Серая пустыня.
– Кто мог… – сквозь зубы начал Зевс и умолк. Перестал окидывать безжизненную пустыню взглядом, словно наткнувшись на препятствие.
Фигура посреди поля из-за серой взвеси, разъедающей горло и лезущей в глаза, казалась просто валуном. Впрочем, Танат Жестокосердный и был неподвижен словно камень, на котором он сидел в полной задумчивости позе – крылья сложены, голова опущена на грудь.
Пыль взлетала из-под ног Зевса маленькими жирными облачками, отчего казалось, что у сандалий вдруг выросли крылья.
– Зачем явился сюда, сын Ночи?
Убийца лениво поднял глаза. Скользнул взглядом по Посейдону и Зевсу. Мне кивнул с нарочитой учтивостью.
– Где еще мне быть, сын Крона? Для меня здесь – самое место.
Зевс недвусмысленно потянулся за последней молнией. Посейдон и вовсе рванулся вперед, вознося трезубец… и остановился в двух шагах от бога смерти, нависая над ним, но не нанося удара.
Руку его держало отвращение – не страх.
– Присел отдохнуть? Много жизней нынче пожал?
– Достаточно – вашими стараниями.
Полыхнула вынутая из колчана молния. Танат и пером не пошевелил, а мне пришлось занимать позицию перед Зевсом и оттаскивать назад Посейдона.
– Уймитесь. Его клинок таких следов не оставляет.
– Ну, тебе лучше знать, – прошипел Черногривый. – Вас же с ним водой не разольешь.
Зевс посторонился, сделал приглашающий жест – мол, раз не разольешь, то и говорить с ним тебе.
Молнию, правда, прятать не стал.
Глазами бы спросить, но в присутствии братьев не попереглядываешься…
– Что случилось, Убийца? Что за оружие могло сделать такое? Какая сила…
– Ты знаешь, какая, невидимка, – не притворяйся глупее, чем ты есть. Крон вынул из ножен свой серп, которым до этого пользовался лишь раз. Серп, который выплавила для него мать-Гея из адаманта.
Серп, который лишил Урана способности к продолжению рода и о котором мы благополучно забыли в этой войне.
– Ты видел, как он наносил удар?
– Был не здесь. На вашем поле боя. Здесь мой меч не взял ни пряди: не успел.
А вот это уже плохо. Не просто плохо. Это уже смахивает на окончание войны.
Мальчишки показали себя воинами, нанесли настоящий удар – и в ответ тоже ударили по-настоящему…
– Да. Серпу Времени не нужны помощники вроде моего клинка. После него не остается теней, которые можно было бы исторгнуть. Все, чего он касается на земле, – пыль.
Излишне громко сглотнул Черногривый, недоуменно поглядывая на свой трезубец.
Мальчишки зарвались – и их осадили. Показали, что рано играть в победу, когда еще не начинали по-настоящему играть в другое…
– Ты здесь, чтобы рассказать нам о том, что было?
– Вы не догадались бы сами?
– Тогда что?
– Я – голос.
Я позволил себе слабость: прикрыть глаза и попросить, чтобы этот голос никогда не раздался. Но в напряженной тишине послышалось:
– Голос вашего отца.
– Голос отца? – на лице Зевса непонятная улыбка. – Надо же, какое вместилище он выбрал. Ну что ж, звучи.
Легко сказать – звучи. Губы Таната покривились: будто в рот желчи пополам с кислотой набрал, а выплюнуть – никак.
Голос Крона получился скрипучим, неровным.
– Нынче день, когда родилась война. Это – подарок к ее рождению, – обвел безжизненным жестом серую пустыню вокруг себя. – Если вам будет, что сказать на это – глашатаем от вас на Офрисе я хочу видеть старшего.
– Ага, вот прям нарядим в белый хитон, даров дадим и на Офрис отправим! – взорвался Посейдон, стискивая кулаки. Танат дернул углом рта.
– Только старшего. Для него найду время, – здесь, видимо, полагался смешок, но бог смерти не счел нужным передавать его. – Пока война мала – от нас еще зависит, когда и как она возмужает.
Танат замолчал. Ветер с тихим шелестом разносил мягкую пыль под ногами.
«Это будет опаснее, чем в Тартар», – шелестели вместе с ветром слова Судьбы…
Зевс опомнился первым.
– Не думай даже… – это мне, сквозь зубы. – А ты, раз уж теперь на его стороне, передай Повелителю Времени…
Зевс, к счастью, вовремя остановился. Посейдон тоже промолчал – а уж у него лицо прямо-таки светилось желанием передать, да еще ого-го, сколько всего.
И кажется, остановил их – я, не сделав ни единого жеста и так ничего и не сказав.
Так или иначе, братья смерили глазами меня, потом взявшегося за меч Таната, переглянулись и убрали оружие – не сказать чтобы с большим желанием, но все же.