Коридоры казались бесконечными и знакомо пахли пылью и плесенью. Тускло светились какие-то грибы. На потолке шуршало, поскрипывало – нет, не летучие мыши, твари какие-то со сморщенными головами, одна просвистела сладко: «Хочешь послушать сказку, маленький?»
Чуть сдержался, чтобы не запустить чем-нибудь.
Запах старой темницы – лабиринтов времени – становился гуще и продирал по коже морозцем.
– А вот и он, – как-то очень недовольно прохрипел Крон. – Ну, смотри.
Пещера ничем не отличалась от других пещер – круглая, темная, в углу висит светящаяся болванка с кулак: небось, остатки от колесницы Гелиоса, на Олимпе штук десять таких есть. Сырые высокие своды куполом сходились над головой.
И алтарь был обычный – из гранита. И меч на нем… нет, меч-то как раз был необычный: что такой древности делать на алтаре? Щербатый, тусклый, со стертой рукоятью клинок, по виду и не скажешь, что сделан из адамантия. Кажется, Крон им веков пять без передыха махал.
Повелитель Времени стоял рядом, но смотрел не на свой Серп, а на мое лицо. Будто ждал презрительного смешка: «Ха! Это тот самый Серп? Мелочь!»
«Смотри внимательнее, невидимка, – подала голос Судьба. – Не глазами. Смотри собой. Как я учила тебя».
Пещера была полна запахом прошлого, и смотреть по-настоящему было легко…
Косая, ослепительно яркая ухмылка бросилась в глаза. Ожгла, резанула – сгущенным временем. Это не небытие, как в Тартаре, это – чистое уничтожение, смерть, в тысячу раз острее, чем клинок Таната, в тысячу раз жаднее – потому что танатов меч слушается руки своего хозяина, а эту тварь на алтаре только пробуди – и не удержишь…
Что ты сделала, мать-Гея, из ненависти к своему мужу, что ты сделала?!
– Он уже тогда такой и был, – нарушил молчание Крон. – С зазубринами, древний… будто не родился, а возродился из праха. Говорят, Ночь родила Смерть мне в наказание. А Земля в наказание мужу родила вот что – не хочешь сравнить?
Не хочу. Есть то, что нельзя сравнивать. Есть то, что не с чем сравнивать – чистое «убить», втиснутое в полосу выжигающего глаза света, скалится с алтаря: «Что пришел, щенок? Не страшно смотреть, а? Не хочешь глазки-то прикрыть?»
«Не закрывай глаза, невидимка. Смотри на него. На каждую линию и щербинку.
Ты должен знать своего противника».
– Потрогать хочешь? – спросил Крон, когда я повел пальцами над лезвием. – Ты ничего, бери. Держать его можно. Вот удержать… Удержать его, как и призвать, могу только я. Право имею только я. Мое оружие, хоть я и пользовался им только два раза.
Он небрежно щелкнул пальцами по древнему адамантию… нет, по яростной сияющей полосе, пахнущей плесенью и гибелью.
– А вы, значит, так и не поняли, куда себя завели? Да уж, держать его… слышать его… нелегко. Еще труднее – останавливать. Если бы я не остановил его вовремя – не было бы не только вашего войска. И вас бы. И Фессалии заодно.
«Нужно будет – так и сделаем», – едко улыбнулся с алтаря Серп Времени. Крайнее средство отца.
«Крайнее средство Крона, – поддакнула Ананка, – и твой противник».
Я кивнул. Прикрыл глаза, возвращая привычное зрение, отталкивая жгущую хуже молний полосу с алтаря…
Серп Крона лежал на сером камне – выщербленный, древний, безобидный, даже блестеть в свете от болванки Гелиосовой колесницы не хотел. Ни за что не скажешь, что призови его, разбуди – и… крайнее средство. Как выпустить Сторуких.
– Ты, значит, увидел.
Повелитель Времени всматривался в мое лицо, а выражение – не пойми какое. То ли удовольствие, то ли уважение, а то ли я еще полуослеп от этого Серпа.
– Ну-ну… я в тебе и не сомневался. Идем-ка на воздух, там говорить удобнее.
В коридорах я раз пять налетел на выступы: подвели глаза, в которых плясало жадное лезвие. Потом еще воздух глотал – с примесью дыма, жира и пота, но все равно воздух.
Запахи – это потому что Крон вздумал остановиться напротив площадки, где мяли друг другу бока Прометей и его брат. Видно, слова исчерпали, а до простого мордобития сыновьям вещего Япета не захотелось снисходить – вот они и решили, в честь праздника…
Кулаки, обмотанные ремнями из бычьих шкур, свистели в воздухе. Прометей щадил младшенького, все больше уходил от ударов, зато Эпиметей горячился, наскакивал по-петушиному, так что время от времени его кулак с глухим звуком влипал брату в грудь, в плечо или в живот.
Возле ближайшего костра не было никого, валялись кости, миски и храпел титан, кажется, тот же, которого Крон пнул перед входом в пещеру. Повелитель Времени присел на кривой чурбак и принялся наблюдать за боем.