Висит под потолком еще один – физиономия от хитрости лопается. Глаза аж косят от переизбытка плутовства. Трепещут крылышками странные сандалии. Гермес, кто ж еще?
Остальных знаю: Деметра, Гера, Арес, Афина, Афродита (эта – возле Гефеста и с донельзя страдальческим видом). Зевс, конечно. Все с напряженными лицами – словно вслушиваются во что-то.
По важному ли делу собрались семьею в главном зале?
Ну, конечно, по важному.
Вон, стоны из-за восточной двери доносятся. Непонятно, какой резон кому-то рожать поблизости от средоточия божественной власти.
Но это потом.
– Радуюсь, брат, – Зевс спокоен и тверд, будто старшие братья каждый день вламываются к нему после столетнего отсутствия. – Мы давно не виделись.
Я двинулся к его трону – неспешно, сверля его взглядом.
Не шел – надвигался.
Гера хмыкнула и закатила глаза. Афина маслилась так, будто пригубила нектара после долгого голода. «Ну, наконец-то, – говорили ее глаза. – Хоть кто-то явился». Красавчик с колчаном за спиной (зачем ему в зале-то?) перетек из одной скульптурной позы в другую: хоть сейчас ваяй.
– Брат? – переспросил он у Ареса вполголоса. – То есть, это тот самый… которым нас в детстве пугали?
Мозгов у Аполлона было еще меньше, чем у Ареса. Видимо, все сыновья Зевса шли в своих матерей.
– Угу, – чуть слышно отозвался Арес. – Аид Мрачный.
– И насколько мрачен?
Свистнуло копье, снятое моей волей с одной из стен. Прошло у левого виска лучника-Аполлона. Напомнило: тишина должна быть во время братской встречи.
Зевс поднялся с трона и сделал несколько шагов навстречу. Не знаю, изменился ли я за столетие, он – нет. Может, борода гуще стала. Да еще величия прибавилось. Грудь вперед, плечи развернуты, колчан с молниями на подлокотнике трона болтается.
Петух в курятнике…
– Скажи мне, брат, – в последнее слово я вбухал не меньше трех бочек желчи, – мы нынче сдаемся Крону? Или договор между вами уже заключен, а нас просто забыли оповестить?
– Да как он… – возмутилась сестрица Аполлона, у которой мозгов было, видно, столько же, сколько у брата.
На сей раз я не стал прибегать к копью, но цыкнул так, что у Артемиды ослабли колени.
– Хорошо делаешь детей, брат. Но плохо их учишь.
Оно и понятно – некогда. Новых надо строгать.
Гера на троне – в тихом, но яростном экстазе: она чуть ли не впервые меня поддерживает.
Зевс улыбается, бестрепетно встречая мой гневный взгляд.
– В одном ты прав, Аид: война близится к концу. Но перемирий больше не будет.
И – взгляд на дверь, за которой смолкли стоны.
Теперь за ней гулькает божественный младенец, повторяя то ли «Ай!», то ли «Ня!»
– Ты успел как всегда вовремя – чтобы радоваться с нами. И кто знает – может, благодаря тебе она наконец родилась.
Я молчал. Смотрел на сияющего брата и на просветлевшие лица остальных – словно детское гульканье лилось в их сердца музыкой.
Я не понимал ничего.
– Она ее в себе носила больше века. Век, – он по-старому потормошил меня за плечи. – Понимаешь? А сегодня вот…
Позади раздалось тихое фырканье – Посейдон тоже прибыл в зал. Зевс перевел взгляд на него, на меня…
– Посейдон не сказал тебе? – осведомился весело. – Ну, тем лучше. Идем!
Первым, не спросив разрешения, он открыл ту самую дверь, за которой пробовал глотку новорожденный, шагнул внутрь и протащил меня – в полутьму, наполненную запахом нектара и благовонных масел.
– Радуйся, Громовержец.
Стикс – изможденная, словно выцветшая с лица, с синевой под глазами и легкой испариной на щеках – вставала нам навстречу. С мягкой полуулыбкой на лице, обещавшей нечто невозможное – потому что только чудо могло бы заставить суровую титаниду улыбаться.
Чудо буянило и скрипело в колыбели, выстланной пушистыми шкурами – именно туда был обращен взгляд Стикс, по-матерински нежный.
Туда же с благоговейными улыбками пялились вошедшие боги. Кроме меня.
Надо полагать, в моем взгляде было подозрение.
– Хотите увидеть ее?
Стикс не стала дожидаться ответа: бережно выхватила ребенка из колыбели и подняла на руках.