"Здравствуйте, уважаемый товарищ фронтовой писатель!
Мы очень обрадовались, когда получили Ваше письмо. Вы спрашиваете про наших квартирантов, Юрия Петровича и Павлика. Можем Вам сообщить, что оба они выехали на Дальний Восток, дали им туда назначение - руководить большим строительством в глухой тайге.
Конечно, тяжело нам было расставаться с ними. Все же больше года вместе прожили, как одна семья. Вообще моя жена так думала, что незачем Павлика в такую даль возить, мог бы и у нас побыть, сколько потребуется. Заботой и уходом мы бы его не обидели, но Юрий Петрович и слушать не хотел. Раз посылают в глубокий тыл, тут, значит, и разговора быть не может, чтобы Павлика у нас оставить. Пусть, дескать, привыкает к отцу.
Все, что Вас интересует про товарища Гасилова Юрия Петровича и его сыночка, можете узнать из тех двух писем, которые он сам прислал нам за это время. Посылаю эти два письма от Юрия Петровича и очень прошу их потом вернуть обратно.
С почтением к Вам остаемся известные Вам Мартыновы".
Другое письмо начиналось необычно: вместо обращения на первой стороне была нарисована карандашом маленькая растопыренная пятерня. Приписка сбоку гласила:
"Павлик Гасилов приложил руку к письму своим деду и бабе в Саратове. Это наши пять пальцев обведены карандашом. Как видите, наша лапка изрядно выросла за это время".
Дальше, как бы совсем заново, начиналось письмо Гасилова к его саратовским хозяевам, друзьям, родственникам - трудно подобрать слово, которое определило бы точно отношения, сложившиеся между этими людьми.
"Здравствуйте, милейшие мои Ольга Семеновна и Сергей Сергеевич! Должно быть, не раз поругивали вы меня, неблагодарного, за то, что не подавал так долго весточки. Сразу каюсь и приступаю к искуплению греха. Это письмо будет таким подробным, что надоест вам читать его.
Итак, живем мы с Павкой на Дальнем Востоке, в тайге. Здесь, на далекой окраине нашей страны, хотя война не кончена, идет большое строительство, как было до войны у нас повсюду.
В нашем поселке, не имеющем пока что официального названия, живут люди, меняющие облик тайги, добывающие богатства из недр земли. Живем пока в палатках, но лесов вокруг много, строимся быстро, домики растут, как грибы после дождя.
Вам, конечно, хочется узнать про внучонка вашего Павку. Он сейчас пошагал к соседям: большую дружбу с ними завел. Живут с нами рядом эвакуированные с Украины электросварщик Максим Терещенко с женой Ульяной Ивановной. Сын их единственный на фронте. Они считают, что Павка похож на сына их Сашу в детском возрасте. Ульяна Ивановна иногда по ошибке Сашей его кличет, так что он теперь откликается и на Павку, и на Сашу. Расскажу вам сейчас, почему Павлушку так тянет к Терещенко. Во-первых, думаю я, что ему очень вас, деда и бабы, недостает. Я так замечаю, мало ему одного меня. А еще дело в том, что Ульяна Ивановна, любительница разводить домашнюю птицу, даже до тайги, за тысячи километров, довезла клетку с самыми породистыми из бывшего ее хозяйства курицей и петухом.
Прижились они здесь отлично, сейчас цыплята бегают. Вот Павке и развлечение.
Петух, представляете, приспособился к местному времени (хотя оно от московского отличается на семь часов) и по утрам орет во все горло, как, бывало, на Украине, где время с московским одинаковое. Павка глядит как зачарованный на горлодера-петуха и спрашивает у хозяина, почему тот долго кричит. "Радуется наш Петька, что война скоро окончится и поедет он домой на Украину". Павка ответ слушает серьезно, потом думает долго и все глядит на петуха. Он, конечно, подрос с той поры, как мы с вами расстались, стал самостоятельнее. Сейчас я письмо пишу и вижу в окно: шагает, перебирая тонкими ножками в рыжих сапогах. Голова откинута назад - это он разглядывает вершины деревьев. Вот пошел дальше, присел на корточки, что-то заметил на земле. Что? Муравья? Листок? Щепку? Ему все интересно, все внове.
Пока в нашем поселке не было детского сада, Павлика опекала Ульяна Ивановна. Везет этому малышу! Всюду находятся хорошие люди, которые помогают мне растить его. Так что не беспокойтесь за своего приемного внука. Он всегда чисто вымыт, причесан, накормлен, даже сказки ему Терещенко рассказывают, как и вы когда-то. В общем, живет он здесь неплохо, загорел и окреп в лесу.
Про то, понравится или нет Павлику в только что открывшемся детском саду, расскажу в следующем письме. Привет вам от него, потому что вспоминает он вас часто, позовет по имени и прислушивается, не войдете ли.
В а ш Г а с и л о в".
Второе письмо Юрия Петровича, присланное мне саратовскими стариками, дошло до них лишь в январе сорок четвертого года. Как видно, нелегко было Гасилову выкроить время, чтобы сесть за подробный отчет. Разумеется, больше всего рассказывалось и в этом письме о Павлике, поэтому я решил переписать его для себя, прежде чем отправлять обратно.
"Можете поздравить моего Павку, дорогие Ольга Семеновна и Сергей Сергеевич! Везет ему на всякую живность. В Саратове он стал владельцем козы, а сейчас у него имеется свой белый петушок - подарок наших соседей.
Утро в нашем поселке теперь начинается так: сперва голосит старый терещенковский петух, потом ему вторит Павкин петушок. И получилось так, что наш поселок, в отличие от других таежных поселков, стали называть Петуховкой. Это название, никем не утвержденное, почти прижилось. Шоферы, которые везут нам продукты, получают путевки в Петуховку. Наш детский сад прозвали петуховским. Даже про людей, приезжающих от нас в управление строительства, говорят: "Петуховские прибыли!"
У нас уже стоит глубокая осень. Скоро мы с Павкой переедем из палатки в новый дом. В детском садике Павлику все нравится, все нравятся особенно воспитательница Зина Никитина. Он с нею подружился, очень полюбил ее. Мне даже обидно иногда становится, домой его приведу, а он - про тетю Зину да про тетю Зину.
Недавно он спросил меня: "Почему за другими ребятами и мамы приходят, а за мной только ты? Где наша мама?"
Я понимал, придет время, когда он заговорит об этом. И заранее приготовил ответ. "Твоя мама на войне, - сказал я ему. - Она помогает бить фашистов. Когда их разгромят, вернется и твоя мама..."