— А документы он привез? — немного подумав, спросил Иван, в чьем голосе послышалось явственное облегчение от того, что этим дорогим для него людям ничего не грозит.
— А как же! Он же знает, что я без этого тебя беспокоить не буду. И документы привез, и проблему обрисовал. Ну, я все это, естественно, перепроверил, и точно — мразь на мрази и мразью погоняет... Все трое... Даже читать о них противно было.
— Ну уж коль я приехал, то покажите-ка мне документы, дядя Петя,— попросил Иван.— Может, я за это дело и возьмусь.
— Да зачем тебе это, сынок? — удивился тот.— Денег-то тебе с мальчишками до конца жизни хватит. Тем более что они у тебя уже все образование получили, на своих ногах стоят, сами зарабатывают. Биографии у всех вас чистые, под своими настоящими именами никто нигде не засветился. Тебя самого в лицо сейчас только Стас да мы с Настасьей знаем. Остальные-то ребятишки полегли, царствие им небесное! — и он набожно перекрестился, а потом подмигнул Ивану.— Подлизываюсь, чтобы мне там в свое время сковороду поновее выделили да чертовок посимпатичнее! Шучу! — и уже серьезно продолжил: — Вам же теперь только жить да жить! Дети-то у тебя где? Здесь? Или уже на Кипр отправил? А то зачем же я помогал вам и дом там купить, и гражданство получить?
— Там они. Со Стасом на новом месте обживаются. А я пока еще здесь — трудно мне вот так взять и из России уехать, и Лешка при мне, чтобы скучно не было,— отозвался Иван.— А здорово вы тогда, дядя Петя, придумали «рабочие» документы для всех нас на одно и то же имя сделать.
— А ты думал!— самодовольно усмехнулся тот.— Твои же дети не отморозки одноразового использования, а ребята штучной работы! Твоей работы! — И, увидев, как помрачнел Иван, тут же добавил: — То не твоя вина, Ванюша, что так карта легла. Это судьба, сынок! Ее не объедешь! Я, может, тоже в детстве мечтал капитаном дальнего плавания стать, страны чужие посмотреть... А стал? Сам знаешь, кем я стал! — сказал он и, явно желая сменить тему, поднялся, со скамьи.—Пойду документы принесу.
Внимательнейшим образом просмотрев все бумаги, Иван долго молчал, глядя в землю; а потом задумчиво сказал:
— Я возьмусь за это, дядя Петя. Сам. Хотя Лешка,
конечно, возражать будет, что это его очередь,.— сами знаете, как у ребят с этим строго. Пусть это будет наше последнее дело в России, а потом мы с Лешкой к своим на Кипр уедем новую жизнь начинать.— И, возвращая документы, спросил: Как мне с Гиеной связаться, чтобы кое-какие нюансы уточнить?
— Не надо бы тебе с ним встречаться, Ванюша,— серьезно сказал хозяин.— Я же говорил тебе, что он предатель по самой сути своей.
— Да не волнуйтесь вы за меня, дядя Петя! — улыбнулся ему Иван.—Сами же не раз говорили, что я могу других осторожности учить.
— Ладно ! — вздохнул тот.—Объясню я тебе, как его найти. Но только, Ванюша, пусть они деньги на мой счет переводят, а уж я их потом на твой перекину, чтобы тебе самому нигде не засветиться.
— Хорошо,— согласился Иван.
В этот момент на ведущей от дома дорожке, держа в руках большую сковороду фыркающей и шкворчащей жаренной на сале яичницы-глазуньи, появилась Настасья. Увидев в руках у мужа какие-то бумаги, она с грохотом опустила сковороду на стол и, упершись руками в бока, грозно спросила:
— Ты на что это, старый, ребятенка подбиваешь?
— Какой «старый»? Какого «ребятенка»? — возмущенно закричали в один голос мужчины.
— Да ты меня никак, старый, за дуру держишь?— спросила Настасья таким приторно-ласковым голосом, что тут же стало понятно, что ее мужу грозы не миновать.
— Тетя Настя,— жалобно сказал Иван,— а молочка у вас не найдется? Настоящего? Деревенского?
— Конечно, найдется, сынок! — воскликнула она и бросилась в дом. А дядя Петя, глядя ей вслед, негромко спросил: — А, может, не надо тебе за это дело браться? А, Ванюша?
Иван внимательно посмотрел на него и ничего не. ответил, и тот понял, что он своего решения не изменит.
А вечером они втроем сидели за этим же столом и чаевничали. Заходящее солнце окрасило сад в розоватый цвет, мирно шумел самовар, привлеченные наступившей прохладой, вышли на охоту комары, Бублик лежал неподалеку, опустив лобастую голову на лапы, и только иногда вскидывался, чтобы поймать в своей непролазной шерсти какую-нибудь особенно наглую блоху, а они разговаривали потихоньку обо всем понемногу. И ни один постороний человек, глядя на эту идиллическую картину дружной семьи, никогда не догадался бы, что за люди сидят перед ним. А это был бывший глава всего уголовного мира России, вор в законе Петр Петрович Ковалев, по немудреной кличке Коваль, который полгода назад после серьезного сердечного приступа решил уйти на покой, испросил и получил разрешение обвенчаться со своей давней зазнобой* как ее называли другие, а на самом деле — с первой и единственной в своей жизни любовью Анастасией и, передав дела преемнику, уехал лечить застарелые болячки на юг, где был принят местными авторитетами со всем возможным почетом и уважением, какие и подобают настоящему вору в законе, коронованному еще во времена Советского Союза. Человек же, ласково называемый Ковалевыми Ванюшей и сынком, был его личным, не признающим невозможного, киллером, с помощью которого Коваль держал в узде самых неуправляемых беспредельщиков, фигура, обросшая такими жуткими легендами и леденящими душу историями, что, когда Петр Петрович заявил, что отходит от дел, то очень и очень многие истово перекрестились и не одну свечу в церкви поставили, узнав, что эта страшная черная тень, много лет стоявшая за Ковалем, им больше не грозит.