За этими размышлениями я не заметила, как подъехала к дому, и, оставив машину на стоянке, взяла сумку и пошла к своему подъезду. Первым делом я, естественно, посмотрела на окна квартиры живущей на первом этаже одинокой пенсионерки Варвары Тихоновны и рассмеялась — я так и знала, что мой кот Васька, оставленный ей на время отъезда, будет сидеть в форточке. Он, полный охотничьего азарта, весь напружинившись, внимательно следил за воробьями, устроившими шумную возню в ветках растущего рядом с крыльцом куста сирени.
— Вася! Васенька! — позвала я, но он только ухом повел в мою сторону, не в силах оторваться от вида столь близкой, но, увы,— форточка была затянута сеткой — недосягаемой добычи.
«Ах ты, бессовестный!» — подумала я и покачала ветки — воробьи тут же вспорхнули, и Васька дернулся им вслед, налетев на сетку. Он возмущенно посмотрел в мою сторону, узнал, но не простил, потому что отвернулся и сделал вид, что меня на свете вовсе не существует. Придется перевоспитывать, поняла я, вот сейчас сумку брошу, заберу его и тут же, с места в карьер, начну объяснять моей любимой зверюшке, кто в доме хозяин.
«Господи! Ну, откуда же столько пыли,— изумилась я, войдя в квартиру,— ведь самым тщательным образом перед отъездом все закрыла. Ладно, это все потом».
Я повесила, на место мой талисман — брелок-козочку: «Вот мы и дома, Снежинка»,— и отправилась забирать свою родную скотинку.
Увидев меня, Варвара Тихоновна засуетилась:
-Сейчас-сейчас. Я только Васеньку кашкой покормлю...
— Чем?! — не поняла я.
— А кашкой манной. Он ее очень хорошо кушает. Я ему ее жиденькую на молочке готовлю, сладенькую, с маслицем... — и она позвала: — Васенька! Сыночек! Иди к маме! Будем кашку кушать.
Раздалось оглушительное «Бум!» — я поняла, что это Васька соскочил из форточки на подоконник, потом второе «Бум!» — это, надо понимать, уже на пол, и в кухню влетел Василис. Разглядев его, как следует, я онемела — мало того, что он сейчас весил уже никак не меньше шести килограммов, так он был еще и до невозможности холеный: шерстка блестела и казалась шелковой, видимо, она его вычесывала.
— Кушай, мое солнышко! Кушай, мой маленький! — приговаривала Варвара Тихоновна, с умилением глядя на Ваську, который, не торопясь, словно смакуя, аккуратно ел кашу.
Та-а-ак! Ну и что прикажете мне с ним теперь делать? Персональные обеды готовить? Так я и себе их не готовлю. Его же теперь консервами не накормишь — будет нос воротить. А она-то с Васькой как носится! Словно с ребенком малым. Да, тоскливо ей теперь без него придется. Ладно, будем выходить из положения с наименьшими потерями.
— Варвара Тихоновна, спасибо вам большое за хлопоты.
— Да разве ж это хлопоты? Мне ж такое счастье было с ним возиться! — возразила она.
— А вы знаете, у меня вот мысль одна возникла. Понимаете, работа у меня суматошная. Бывает, уйду рано, а вернусь за полночь. Так вы не будете против, если я вам Ваську буду утром заносить, а вечером забирать, а то он, бедняжка, иногда целыми днями голодный сидит, да и скучно ему. А я вам за это платить буду и деньги на продукты для него давать. Выручите меня, пожалуйста.
У нее глаза налились слезами, она пыталась мне что-то ответить, но губы ее не слушались. Наконец она справилась с собой й прошептала:
— Правда? и, поняв, что я не шучу, затараторила: — Вы даже не представляете себе, какой он умный! Он же все, как человек, понимает! Мы здесь с ним так дружно жили!
— Вот и хорошо, что мы договорились,—и я ей улыбнулась.
Она улыбнулась мне в ответ, но вдруг нахмурилась и спросила:
— А вы сами-то чего-нибудь с дороги ели? — и, поняв, что нет, тут же категорически заявила: — А ну, садитесь за стол! Я вам сейчас картошечки поджарю, да с лучком, да с котлеткой рыбной.
Она так аппетитно это говорила, что я засмеялась и не смогла отказаться. После ужина мы всей гурьбой отправились водворять Ваську на родную жилплощадь.
— А батюшки! — не смогла удержаться, войдя, Варвара Тихоновна.— Пыли-то, пыли! Вы вот что, Елена Васильевна, —предложила она,—Если вам по дому что сделать надо: убраться там, постирать, сготовить чего — так говорите. Мне это еще, слава богу, нетрудно. Сама себя обслуживаю, да и вам еще помочь в силах.
— А сколько вам лет, Варвара Тихоновна, простите за бестактность?
— А шестьдесят два мне,— она грустно усмехнулась.— А вы-то, небось, думали, что много больше?
— Да нет! — постаралась как можно честнее сказать я.— Это я так спросила.
Варвара Тихоновна снова грустно усмехнулась и махнула рукой: