«Молодец, спасибо, дружище!»
Я очень скучал по Филу, но поселить его в тесной комнатёнке и оставлять в одиночестве на весь день, было плохо для пса. Да и не в этом была проблема. Я умер для Фила. Для всех умер, или и вовсе никогда не существовал. Фил доживал свой век в просторах трёхкомнатной квартиры. Хотя я сейчас и не уверен, не знаю, как и где живёт моя бывшая…
– Го-о-о-о-о-л!!! – долгий ликующий крик комментатора вырвал из раздумий.
«Что ж они так истошно орут?!» – с неожиданным раздражением подумал я о победном крике болельщиков, слившемся с захлёбывающейся речью комментатора, и поймал себя на слове «истошно». Это слово моей бывшей жены. Она всегда просила: «Серж, да сделай ты телевизор тише! Нет сил уже слушать эти истошные вопли!»
Я выключил громкость: теперь скандинавы бегали и ликовали, как в немом кино.
Странно: вот сижу и смотрю матч в полной тишине, а мог бы врубить звук на полную громкость, как делал это обычно. Но не хочется.
Случайный звонок соседа, и его плач насчёт сына, растревожил душу.
Юрка вырос у него и уже несколько лет, как жил отдельно. Они остались с женой вдвоём и вдруг поняли, что говорить им не о чем, а присутствие друг друга только раздражает. Пётр устал от постоянного брюзжания и недовольства жены. Жена устала от Петра. Однажды они сцепились по какому-то пустяку. Конечно, виноват был он. Конечно, он опять сделал что-то не так, или вообще забыл сделать. Пётр не помнил, из-за чего они поругались в тот вечер, но из искры разгорелось пламя.
Со слов соседа Марина метала молнии, глаза были злыми, слова обидными, и Пётр подумал: «Зачем я живу с женщиной, которая ненавидит меня?» Он захотел сделать ей больно в ответ и предложил: «Может разведёмся, раз всё так плохо?» Жена замерла, замолкла на полуслове, как будто на неё ушат воды вылили или под дых дали. Пётр сам не ожидал такой реакции. Она хлопала глазами, ошарашено смотрела на него, а он мстительно думал: «Ну что, дорогая, ничья? 1:1? Думаешь, ты меня не достала своим вечным недовольством и брюзжанием?»
Мы часто по вечерам в гараже под селёдочку и полтишок хорошей водочки говорили за жизнь. Я всегда молчал. Не о чем мне рассказывать. Нет меня в этом мире. А Петро и вовсе думал, что я из молчи-молчи, тем более ко мне, и правда, часто наведывались подозрительные субъекты на чёрных машинах с интересными номерами. Вот и делился он, о наболевшем.
За все прожитые годы они ни разу с женой не говорили о разводе, потому-то его предложение и произвело эффект разорвавшейся бомбы. Но Маринка быстро пришла в себя и нанесла ответный удар: «Хорошая мысль, Петя. Давай разведёмся и сбережём друг другу нервы».
А ещё говорят, что женщины за семью мёртвой хваткой держатся. Его жена – исключение. С этого вечера началось настоящее отчуждение.
Иногда он жалел о сказанном. Все-таки столько лет прожито вместе, все привычное, родное. А развод – это же столько сложностей! И так не хочется всё менять! Несколько раз он предлагал Марине не разводиться, но в ответ видел её подчёркнуто отстранённое и враждебное лицо. Каким-то шестым чувством он вдруг понял, что жена знала о его любовных похождениях. Знала, молчала и не прощала. И не простит никогда. Так и будет жить с обидой, презрением и раздражением. Так и будет тюкать его каждый день. А что это за жизнь? Чем дальше, тем хуже будет. С годами отношения не улучшаются. И Пётр решил развестись.
Он представлял, как заживёт один. Хорошо заживёт! Нормально. Не пропадёт.
Они развелись, чем ввели в ступор всех родственников и знакомых. И только давний приятель спросил его, шутливо похлопывая по плечу:
– «Что, Петруха, узнала-таки Маринка про твои амурные дела?»
Узнала… А, кстати, почему он единственный, кто спросил об этом?
Пётр продал, доставшуюся ему по наследству от бездетной тётушки, комнату в коммуналке, добавил деньги и купил однушку на последнем этаже, в соседнем с моим, доме и даже на гараж хватило…
Карлсон, блин!
И вот теперь он и сидит, наверное, как я с бутылкой пива на диване, смотрит футбол, и стонет, что никому в этой жизни он не нужен, хотя уже и никто ему не мешает делать то, что он хочет.
Совсем, как я! Только у меня совсем другая история…
Свобода, а что с ней делать? Чё-то, как-то, ничё особенного-то и не хочется. Ни мне, ни ему. Может, за двадцать три года он приручился и стал хоть и плохо дрессированным, но домашним котом?