положение»165. Столь же известный британский социолог Э. Гидденс сравнивает современное общество с «неудержимой машиной чудовищной силы», которой удается управлять лишь отчасти, ибо она в любой момент может вырваться изпод контроля и расколоться на части. «Сокрушительная сила уничтожает тех, кто ей
сопротивляется», ее путь неизвестен, направление непредсказуемо166. Постоянно возникающие риски, все более опасные, внушают
ощущение всеобъемлющей ненадежности. Ни религия, ни наука
не поддерживают более веры в то, что риски можно предотвратить или, по крайней мере, управлять ими. Напротив, человечество
164 Beck U. Risk Society: Towards a New Modernity. L.: Sage, 1992. Бек У.
Общество риска. На пути к другому модерну / Пер. с англ. М.: ПрогрессТрадиция, 2000. С. 48.
165 Там же. С. 27.
166 Giddens A. ㌳e Consequences of Modernity. Stanford, Calif.: Stamford Univ. Press, 1990. P. 193.
208
стало осознавать, что возможности в этом плане очень ограничены, а наука – едва ли не главный виновник появления новых рисков.
Предчувствия грядущих бедствий нарастают не только в науке, они охватили и массовое сознание. Дух катастрофы витает над пресыщенным и благополучным авангардом потребительского общества. И, пожалуй, никогда еще разброс представлений о будущем, даже ближайшем, не был так велик: он включает весь спектр – от
радужно оптимистических сценариев до апокалипсических. Причем, пессимизм набирает силу и явно преобладает над оптимизмом.
Идея возможной гибели всего человечества или его «варваризации», разрушения цивилизации и социального хаоса, «возвращения в историю», к «пещерной дикости» становится ключевой для
нашего времени167.
Но насколько обоснованы такие страхи? Не являются ли они
преувеличением? И действительно ли современное общество следует называть «обществом риска», а кризис – глобальным? Разве рисков было меньше в прежние времена? Например, всего 67
столетий назад, в эпоху средневековья, для жителей западной Европы весьма опасным было даже заурядное путешествие в соседний город, не говоря уже о регулярно повторявшихся неурожаях, эпидемиях и других бедствиях, которые были «нормой жизни».
Что же касается кризисов, то мы имели возможность убедиться: они сопровождали всю историю человечества и всегда были связаны с большими потерями – и людскими, и материальными, и
культурными.
Известно, что каждое поколение переживает исторические
«вызовы» своей эпохи, как нечто уникальное и беспрецедентно
трудное. Каждый очередной кризис представляется его современникам самым катастрофическим. И это – закономерный результат
временной дистанции: прежние кризисы уже разрешены, на «вызовы» истории даны ответы. Пороговые ситуации ушли в прошлое
и превратились в «уроки истории», в то время как кризисы текущие весьма болезненно затрагивают каждого.
167 Неклесса А.И. Конец цивилизации или зигзаг истории // Глобальное
сообщество: Картография постсовременного мира. С. 125. Хантингтон С.
Столкновение цивилизаций. М., 2003. Brzezinski Z. Out of Controclass="underline" Global Turmoil on the Eve of the Twentyǯrst Century. N.Y., 1993. Moinihan D.P.
Pandaemonium: Ethnicity in International Politics. Oxford, 1993.
209
Э. Гидденс, которого мы уже цитировали, предусматривая подобное возражение, уточняет, что социальная жизнь в наши дни
сама по себе не стала более опасной, чем прежде, – во всяком случае, для большинства людей это не так. Проблема состоит в том, что современное общество способно генерировать риски, глобальные
и по масштабам, и по долговременным последствиям, и это – его фун-
даментальная характеристика, так сказать, способ его существования. В некоторых сферах жизни доля риска заметно снижается, зато в других – возрастает. Возникают новые параметры рисков, неизвестные предшествующим эпохам и внушающие ужас своими
разрушительными последствиями168. У. Бек также подчеркивает, что нынешние риски существенно отличаются от прежних в первую очередь их «глобальностью», ибо они угрожают всей планете
и всему живому: человеку, растительному и животному миру169.
У. Бек, который опубликовал свою книгу, ставшую бестселлером, в начале 90 гг., по преимуществу анализировал опасности, исходящие от рисков экологических. Сейчас, на исходе первого десятилетия ХXI в., число рисков не только не уменьшилось, но, напротив, резко возросло. А главное – стало все более четко осознаваться, что
общество, которое генерирует такое количество рисков, угрожающих земле, цивилизации, самому существованию человечества как
биологического вида, находится в состоянии глубокого кризиса.
Риски же, дающие основания для футурологического алармизма, представляют собой лишь его зримые проявления.
Постижение глубины и масштабов кризиса происходило постепенно – по мере того, как в ходе исторического развития высвечивались те или иные его грани. В 5060 гг. прошлого века на первом
месте был военнополитический аспект – угроза третьей мировой
войны с применением ядерного оружия. В конце 60 – начале 70 гг.
обострились другие проблемы: безудержный демографический
рост, загрязнение среды, не выдерживающей чрезмерных антропогенных нагрузок, истощение природных ресурсов – прежде всего
энергетических. В 8090 гг. список мелких и крупных проблем, кризисных явлений в самых разных сферах жизни нарастал лавинообразно – параллельно и в тесной связи с развитием глобализации, 168 Giddens A. ㌳e Consequences of Modernity. P. 34.
169 Бек У. Указ. соч. С. 24.
210
распространением передовых информационных технологий, формированием информационной (постиндустриальной) экономики, возрождением стран «третьего мира»… Едва ли не все новые тенденции и научные достижения тут же обнаруживали свою оборотную сторону – возникновение реальных или потенциальных рисков. При этом кризисные процессы проявили весьма неприятные
свойства: появившись однажды, они не исчезали с течением времени, а «обрастали» новыми; сами решения тех или иных проблем
порождали следующие проблемы, еще более сложные.
Так, угроза ядерной войны, казалось бы, прошла свой пик в 5060 гг. прошлого века, когда гонка вооружений достигла абсурдных
масштабов. Однако завершение холодной войны, как выяснилось, не избавляет от опасности ядерного самоуничтожения. Риск ядерного конфликта существенно возрастает в ситуации, когда ядерное
оружие распространяется, попадает в руки фундаменталистских
и экстремистских кругов, которые не контролируются мировым
сообществом. К этому добавляются и страхи, связанные с биологическим оружием, с развитием нанотехнологий. Действительно, перспективы технологизации молекулярных и атомных уровней
открывают возможности для столь глубоких и избирательных деструкций, что по сравнению с ними атомная бомба кажется уже
чемто вроде первобытной дубины.
На рубеже III тысячелетия разрозненные кусочки мозаики стали складываться в относительно целостную картину: кризис открылся в разных своих аспектах, стал вполне доступен для анализа
и рефлексии. В наши дни все большее число ученых, общественных
и политических деятелей говорят о том, что мы имеем дело с кризи-
сом глобальным и системным, т.е. кризисом, который охватывает все
мировое сообщество и затрагивает практически все важные сферы
его жизни. И при этом нельзя забывать о той особой, не имеющей
аналогов в истории ситуации, которую создает глобализация. Глобальные процессы, порождающие феномен компрессии мирового
пространства, приводят к возрастающей всеобщей взаимной уязвимости. Грань между локальным и глобальным становится все более
размытой. Локальные проблемы и риски могут легко превратиться
в глобальную угрозу. А процессы, идущие на глобальном уровне, часто до предела обостряют внутренние, локальные кризисы, которые в другой ситуации, возможно, были бы менее болезненны или
211
не проявились бы вообще. И, наконец, кризисы, имеющие разные