– Дорогой, – прошептала Антуанетта той ночью, обращаясь к четырехлетнему Лотто. – Мы должны спасти твою душу. Ты знаешь, что случится с неверующими, вроде твоего отца или тети, когда придет Судный День?
Ответа Антуанетте не требовалось. Она изо всех сил старалась пролить на Гавейна и Салли свет истины. Ей так хотелось разделить с ними райское блаженство, а они только смущенно улыбались в ответ на ее попытки и всячески уклонялись от разговора. С какой скорбью они с сыном будут смотреть на их вечные муки в аду, сидя на своих облачках!
Лотто она обязана была спасти.
Антуанетта зажгла спичку и принялась читать Откровение приглушенным, дрожащим голосом. Когда спичка догорела, она зажгла новую и продолжила чтение, а Лотто наблюдал за тем, как огонь пожирает тоненькие деревянные палочки. Когда он подбирался к материнским пальцам, мальчик чувствовал жар в своих собственных, как если бы это они могли сгореть.
[Мрак, звуки труб, морские чудовища, драконы, ангелы, всадники, многоглазые монстры – все это заполнило его фантазию на много лет вперед.]
Он смотрел, как двигаются красивые материнские губы, как ее взгляд то и дело куда-то проваливался.
Наутро он проснулся со странным чувством, что за ним следят и осуждают. Лотто проводил в церкви дни напролет, и каждый раз, когда в голову лезли дурные мысли, он старался спрятать их под невинной маской. Он научился притворяться даже наедине с самим собой.
ЕСЛИ БЫ ВСЕ ПРОДОЛЖАЛОСЬ В ТОМ ЖЕ ДУХЕ, Лотто стал бы обычным золотым ребенком с обычными детскими проблемами. Но пришел тот день, когда Гавейн взял на работе трехдневный отгул и неспешно прохаживался по газону перед домом. Его жена крепко спала у бассейна, ее рот был приоткрыт, а ладони развернуты к солнцу. Гавейн бережно прикрыл ее простыней, чтобы она не сгорела, и поцеловал пульсирующую венку у нее на запястье. На кухне Салли доставала из духовки печенье. Гавейн прошелся по дому, сорвал локву, посмаковал кислый фрукт, присел на водяной насос рядом с дикими маками и принялся глядеть вниз на глиняную дорогу, пока на ней наконец не показался его мальчик, его комарик на велосипеде. Это был последний день Лотто в седьмом классе. Лето расстилалось перед ним как широкая, неторопливая река, он мог бы сходить посмотреть перезапуск «Придурков из Хаззарда» и «Счастливых дней», которые пропустил из-за школы. Ну и конечно лягушачьи концерты на ночных озерах! Счастье освещало дорогу перед ребенком, точно яркий свет. Тот факт, что у него есть сын, всегда мотивировал и вдохновлял Гавейна, но сам Лотто, реальный, живой человечек, был чудом, настоящим и куда более чудесным, чем люди, родившие его. Мир вращался вокруг его сына, и это было прекрасно! И в ту минуту этот мир вдруг показался Гавейну пронизанным такой чистотой и ясностью, что теперь он мог, казалось бы, рассмотреть его до самых атомов…
Лотто увидел своего отца, дремлющего на старом насосе, остановился и слез с велосипеда. Как странно. Обычно Гавейн никогда не спал среди дня. Мальчик замер как вкопанный. Со стороны магнолии до него донесся стук дятла. По ноге мужчины взметнулась маленькая ящерица. Лотто бросил велосипед, подбежал к отцу, обхватил его лицо ладонями и громко выкрикнул его имя.
Когда он поднял голову, увидел свою мать. Эта женщина, которая в жизни никуда и ни за кем не бегала, бежала к ним, летела с криком, в белой раздувающейся простыне, точно птица, падающая с небес.
СЛОВНО ТЕМНАЯ ПРОПАСТЬ, мир раскрылся перед ним во всей своей пугающей правдоподобности. Лотто уже приходилось видеть однажды, как внезапно открывшийся в земле провал проглотил старый флигель их особняка. Теперь же провалы чудились ему повсюду. Он сбегал по песчаным тропкам между деревьями ореха-пекана и испытывал ужас, что вот сейчас земля под ним разверзнется и он кубарем полетит в темноту. Или что, наоборот, не разверзнется. Старые удовольствия потеряли для него смысл. Болотный аллигатор шестнадцати футов длиной, которого он раньше подкармливал замороженными курами из холодильника, теперь казался ему обыкновенной ящерицей, а фабрика – просто большой машиной. Во время похорон весь городок видел, как вдову тошнит в кусты азалии, а ее красивый сын похлопывает ее по спине. У него были те же высокие скулы и золотисто-рыжие волосы, что и у нее. Красота в сочетании с горем способна ранить любого прямо в сердце. И весь Хэмлин плакал. Но не из-за смерти Гавейна, а потому что сочувствовал вдове и ее мальчику.
Не только горе было причиной тошноты Антуанетты. Она снова была беременна. Врачи прописали ей полный покой. Месяцами городок следил за тем, как неизвестные посетители в черных костюмах и с портфелями в руках выходят из дорогих автомобилей возле их дома, и гадал, кого же она выберет?