Кругом уже бурлили предвоенные страсти. Казалось, что все от мала до велика были заражены политикой. Споры простых людей, официальные дискуссии о будущем этой маленькой уютной страны были не шуточными. Даже здесь, на побережье, где всегда царила атмосфера фривольности, во всем чувствовалось напряжение. За кружкой традиционного пива или же чашечкой кофе, которая раньше располагала к интимности, во время морских прогулок, везде говорили о политике. И, пожалуй, как нигде, именно здесь ощущалось, как расколото общество. Одни ругали Советы, видели в них реальную угрозу для страны, полушепотом рассказывали о массовых арестах, уничтожении большого количества людей в России. Вспоминали родственников и земляков, которые увлеклись коммунизмом, а в конечном итоге попали под нож сталинских репрессий. Это звучало как назидание тем, кто сочувствовал Советам. Многие же не верили тому, что говорили обо всех ужасах режима, считали, что это очередная буржуазная «агитка» и видели в новой власти большевиков реальный шаг к созданию свободного общества, где все равны. Для простых, неимущих людей это была надежда изменить жизнь к лучшему, получить образование, что называется, выбиться в люди.
Нешуточные страсти разгорались и в высшем обществе. Все понимали, что Германия рано или поздно нападет на Россию, а их страна, как не раз бывало в истории, окажется между противоборствующими сторонами. Ничего хорошего это не предвещало. По сути, та же война, противостояние людей. Только вот с жертвами, кровавым исходом или нет? Это был вопрос обстоятельств. Все произойти могло уже в обозримом будущем.
Основная масса буржуа заблаговременно готовилась к отъезду из страны, потихоньку распродавалось имущество. По мере нарастания напряженности в обществе недвижимость падала в цене. Поэтому многие запасались бесчисленными бумагами о землевладении, праве на собственность, движимое и недвижимое имущество. Это давало надежду на то, что если не удастся сохранить состояние, то во всяком случае при новом режиме или же в случае эмиграции можно будет когда-нибудь предъявить свои законные права на свою собственность.
Общей панике поддалась и семья Казимира. В спешном порядке в Германию к родственникам переправлялось все возможное имущество, переоформлялись акции. Сложнее обстояли дела с переводом денег за пределы страны. Это были, как правило, незаконные операции. Они требовали поиска обходных путей. Предстояло решить вопрос и по двум фабрикам. Их нельзя было закрывать вот так, сразу. Они работали ритмично, приносили основную, и немалую, прибыль, но и отдавать на откуп судьбе тоже не хотелось. Все это создавало в доме нервозную обстановку. Единственное успокоение Казимир находил в медицине. Больных не становилось меньше. Он все больше начинал тяготеть к хирургии, которая казалась ему более перспективной, идущей впереди всех остальных направлений. Поэтому много времени сейчас уходило на работу в клинике, наблюдение за больными, общение со светилами и практику. Сам он еще не оперировал, но уже ассистировал на нескольких операциях, и им были довольны.
Отдушиной были утренние часы, когда он выходил в дюны. В ожидании того, что вот-вот распахнется калитка и он вновь увидит свою Анну, заключит ее в объятия, Казимир представлял, как снова сойдутся воедино миры — реальный и их особый, созданный только ими двоими мир. Несмотря на то, что их не минули разгорающиеся предвоенные страсти, и волей или неволей приходилось возвращаться к разговорам о будущем страны, своем будущем, они были счастливы. Но каждый из них в душе понимал, что пришло время ответить на главные вопросы в их отношениях, но начать первым этот разговор никто не решался. Так не хотелось трогать последнее, что оставалось в этом неспокойном мире, — их любовь.
Гедрюсу совсем не хотелось уходить. В их отношениях с Анной все складывалось хорошо, даже пугающе хорошо. Он нутром чувствовал, что так не бывает. Слишком уж все было ровным, спокойным. Их связь напоминала комфортную жизнь людей, когда опыт совместно прожитых лет как бы подсказывал, где нужно было уступить, где обойти острые углы, где прислушаться к мнению другого и согласиться с ним. На отдыхе такого не бывает. Гедрюс вспомнил свои, еще комсомольские, вояжи на юга, бурные, но быстротечные романы и такие же бурные выяснения отношений при расставании, несметное количество выпитого спиртного, а по возвращении — воспоминания о ловеласовских подвигах.