Он сел:
– Это было не по-настоящему, – сказал он. Затем улыбнулся и коснулся её лица.
Так и будет. Слова душили ее. Коринфия положила руку ему на грудь. Поскольку раньше она могла вытянуть энергию из дерева, теперь она могла ощутить его чувства, вибрирующие под кожей, давление, будто он мог взорваться. Она попыталась сшить немного — чтобы убрать часть злобы, часть отчаяния — даже при том, что это сделало ее опустошенной.
Она чувствовала стук его сердца. Она чувствовала его замешательство, и его желание, и что-то еще...
Как может один человек так сильно повлиять на баланс, если Вселенная такая большая?
Почему Люк не должен жить?
Чему это может повредить?
Никогда прежде у неё не возникало ситуации, когда она была не в состоянии исполнить чью-либо судьбу. Его чёлка упала на глаза, и она заметила, впервые, что его уши имеют идеальную форму раковины с розовым оттенком, и под нижней губой у него небольшой шрам.
Она все смотрела пытаясь понять, что в нём было такого, что так сильно отличало эту её миссию от других. Во время своего изгнания в Хуману она встретила бесчисленное количество людей, жила среди них в течение десяти лет, но никогда их не понимала.
А Люка как-то поняла – без слов, до глубины.
И все же, то, что Люк до сих пор делал, чтобы спасти свою сестру, было без толку. Его желание спасти Жасмин было неистовым и болезненным, и почти маниакальным, проходящим через его сердце, и бьющим наружу, она чувствовала это через прикосновение.
– Твоя сестра, – сказала она автоматически, наконец отнимая руку от его груди. – Ты любишь ее. – Это было скорее утверждение, чем вопрос. Понятие любви было чуждо Коринфии, но она знала, что это очень, очень мощное чувство.
– Конечно люблю, – поднял Люк брови.
Внутри нее созрел вопрос, над которым она никогда прежде как-то не задумывалась. Она сделала глубокий вдох и выпалила:
– А на что похожа любовь?
Когда он посмотрел на неё, его глаза потемнели, изменились, словно внутри них двигалась тень. Она вдруг пожалела, что спросила. Чувствовалось, что вопрос оказался слишком интимным.
– Я имею в виду, ты любишь свою сестру, – поспешно сказала она. – Но в чём это выражается?
Он провел рукой по волосам и нахмурился. Она думает, что он не собирается отвечать, но после минутного молчания он сказал:
– Это как, если ты заботишься о ком-то так сильно, что можешь сделать всё, чтобы сохранить его в безопасности. И даже сама мысль, что он может пострадать, причиняет боль.
– Я люблю Пираллис, – сказала она, понимая, что в некотором роде это была правда. Это была сущность, идея, которая была ей ближе всего в мире.
Он покачал головой:
– Это другое. Ты можешь любить места, но это не так, как любить человека. Иногда это кажется абсолютно неконтролируемым. Будто у тебя нет выбора. Словно зуд под кожей, который ты не можешь почесать, и это сводит с ума, но в хорошем смысле, потому что ты знаешь, что не можешь жить без него. Вроде как... ну... вроде как ты считаешь, что всё это – на самом деле судьба. Примерно так я думаю об этом.
Коринфии стало неловко. Это звучало ужасно похоже на то, что она чувствовала, когда Люк коснулся её. Может быть, эта извивающаяся неопределенность внутри неё – это желание чувствовать, что чувствует Люк – была ещё одним признаком, что она всё больше становится человеком.
– А это чувствуется одинаково по отношению ко всем? Я имею в виду, ты любишь сестру так же, как эту девушку на лодке? – спросила она.
Его глаза вспыхнули. Какую-то секунду он выглядел сердитым. Затем, к ее удивлению, он улыбнулся.
– Нет, это не то же самое. Я думал... Слушай, я не люблю Карен. Я знал, что мы слишком разные, чтобы это могло продолжаться. Я доверял ей, я впустил её, а она играла со мной. Я разозлился. Но я могу жить без Карен, а без моей сестры не могу. Она – всё, что у меня есть. Буквально.
– А как же твой отец? – удивилась она.
В Пираллисе Судьбы просто существовали без начала и конца. У них не было ни родителей, ни семьи. Они называли друг друга сестрами, хотя никаких реальных отношений не было.
– Мой отец давно перестал меня волновать, – сказал Люк, резко поднимаясь на ноги.
Коринфия увидела, как его пальцы сжались в кулаки, и он стиснул зубы, заиграв желваками.
С некоторых пор, ты знаешь. Моя мать. – Он остановился, чтобы прочистить горло. – Он любил ее, наверное. Я привык. Но сейчас... Я не знаю. Любовь меняется, я думаю. Люди меняются. Всё имеет свой конец. – Его голос дрогнул.
– Но как можно жить, с такими мыслями? – спросила она. Конечно, он был прав – люди не живут вечно – но, в то же время, совершенно неправ. В тот момент он казался таким открытым, таким хрупким, что у Коринфии защемило в груди. Вселенная была чудовищно больше, чем Люк мог себе представить, и ей хотелось это как-то до него донести. Это было то, что не имеет конца.
Он покачал головой:
– Всё, что имеет значение, – это здесь и сейчас. Смотри сама, – у тебя есть ещё один день, затем ещё один.
Впервые в жизни Коринфия действительно поняла, как чувствуют себя смертные. И для нее теперь может не быть завтра. Осиный яд ещё работал в её теле. Она умрет, если не сможет вовремя добраться до Пираллиса.
Под ложечкой засосало тяжёлым чувством вины. Да, вины. Потому что, она знала, Люк рассчитывал на неё.
Мысль о том, что она его подведёт, была мучительной.
Они продолжили двигаться вперёд. Стемнело и поднялся ветер, так что туман хлестал по лодыжкам, как холодные и мокрые сорняки. Ветер принёс шёпот, музыку и смех, словно звуки других миров вернулись к ним. Было так темно, что Коринфия не могла ничего разглядеть.
Ветер перешёл в завывание, туман кружился вокруг них, словно метель. Когда же они, наконец, достигнут распутья?
– Люк! – Коринфия внезапно испугалась, что его потеряла.
Её голос слабо прозвучал в кромешной темноте. Она потянулась к нему, он нашёл её руку и сжал.
– С нами всё будет в порядке, – сказал он, но она поняла, что он пытается храбриться ради неё. – Я ничему не позволю с тобой случиться.
Порыв ветра сильнее прежнего прокатился сквозь черноту, пытаясь разъединить их. Коринфия чувствовала, как её пальцы – окоченевшие, жёсткие, и непослушные – выскальзывают из руки Люка. Превратившийся в торнадо ветер разъединял их дюйм за дюймом, замораживая внутренности Коринфии, превращая её в ледышку.
– Я не могу больше держаться! – кричала она Люку.
– Я тебя удержу! – Но случилось иначе. Он попытался крепче схватить её за руку, но было уже слишком поздно. Она почувствовала холод внутри, перестала слышать биение своего сердца. Было больно двигаться, дышать, даже думать. Когда его пальцы плотнее ухватили её руки, она с ужасом увидела, как разрушается её кожа.
Последнее, что она услышала, как Люк выкрикивает её имя.
В течение нескольких секунд её не существовало. Не совсем. Её разорвало на кусочки, она разлетелась на бесчисленное количество частей. Она не чувствовала своего тела. Она была ничем.
Потом медленно через неё прошёл пульс, и вернулась возможность двигаться. Она дрожала, но вновь была целой и снова могла чувствовать свои руки и ноги. Разрушение... оно было иллюзией, но она почувствовала его. Как сама Вселенная, она утратила баланс, стала одновременно и Коринфией и не Коринфией.
Так или иначе, всё это закончилось, и довольно быстро.
Когда она снова вернулась в окружающую реальность, то первым посылом было постараться удержать равновесие. Земля неистово дрожала, и устоять было непросто. Она очутилась на крыше здания. Кажется, это была та самая крыша, где она впервые оказалась, прибыв в Хуману так много лет назад – и где она встретилась с Люком – но она не могла сказать, действительно ли это был Сан-Франциско или просто еще один альтернативный мир.
Пока не увидела бейсболку «Гиганты», которая лежала в углу, где её бросил Люк.
Это был Сан-Франциско.
– Люк? – обернулась в поисках его. Низкий гул снова потряс всё здание. Откуда-то снизу, с улицы, были слышны крики и сирены.