Проснулся, кто-то щекотал травинкой за ухом.
В раскрытое окно было видно – высоко над деревней сияло солнце. Посмотрел. Вторая подушка была смята. Подумал: «Ирина спала рядом». Спала ли? Десять лет без мужика, а рядом здоровый мужик беспробудно спит.
Отгуляв отпуск, Федор отправился в свою часть. Пообещал Ирине – при первой возможности заберет ее к себе.
В 1926 году у Федора с Ириной родился сын Игорь, а в 1928-м – дочь Ольга.
Неразбериха
Дни потекли своей чередой.
В 1929-м в село зачастили уполномоченные, агитировали за коллективное хозяйство. Несколько раз приезжал Никифор Горюшкин, советовался со стариками, обменивался мнениями.
– Я старый большевик, но не нравится мне эта затея. Никак не подходит жителям «княжьего двора».
У крестьян земли достаточно. Сообща купили сеялки-веялки, конную приводную молотилку, собрались покупать трактор. Селом купили локомибиль. Сейчас по вечерам в домах электрический свет. Заказали проект плотины на реке Пробойной, повыше села километра три, где река вырывается из теснины и делает резкий разворот влево, почти под прямым углом. Мужики продумали вариант, на случай, если по весне плотину прорвет, то вода хлынет через поля напрямую в Чусовую, минуя село.
В селе наберется до десятка бедствующих семей. Но селяне не бросают их, участвуют в помочах, не берут с них денег за пользование молотилкой, пропашными плугами.
В тысяча девятьсот тридцать первом году за слабое проведение коллективизации сняли с должности Никифора Горюшкина.
Пришлось идти работать обратно на Мотовилихинский завод молотобойцем. Сын Натальи Ярослав, после службы в армии, завербовался на Дальний Восток. Оставшись одна, хозяйство передала Петру, а сама уехала к родителям в теплую Гору. Новое областное руководство «За саботаж коллективизации» в 1933 году выселило семью Григория Пономарева на реку Вишеру в Малый Шугор.
Порфирий Модестович слег, видя, как разоряются хозяйства сыновей и дочерей. Петра как будто подменили, он яро выступал на собраниях, ратовал за коллективизацию. Первым шел выселять зажиточных крестьян, которые не хотели вступать в колхоз. Кричал на них: «Кулаки-мироеды». Порфирий Модестович стыдил его: «Не ты ли выступал в гражданскую на стороне колчаковцев, издевался над семьями красноармейцев. Грабил, убивал виноватым безвинных. Неужели тебе мало того позора. Селяне помнят твои выходки. Смотри, а то получишь вилы в брюхо. И наше хозяйство потащишь в колхоз? Неужели тебе не жаль гнедого? Он такой ласковый, понятливый. Забьют его там. Когда не мое, а общее, то и отношение к делу рабское, хамское».
– Что ты дед, шоперишься. Свое отжил. Двор у тебя огромный. Одних конюшен десяток. Вот и сделаем на твоем подворье общественный колхозный двор. Сведем сюда лошадей, свозим бороны, плуги.
– А ухаживать кто будет за скотиной? От недосмотра она быстро отощает и погибнет, инвентарь заржавеет и придет в негодность.
Селяне плевались вслед Петру и судачили: «Дочери и сыновья у Порфирия люди как люди, а этот выродок».
В 1932 году Федору удалось перебраться поближе к дому в Пермь.
В Бершете командовал батальоном. Его батальон был один из лучших в военном округе. За эти годы экстерном сдал за 8–10 классы. В 1933 году по рекомендации начальства, в возрасте 44 лет, поступил в бронетанковую академию в Москве.
Квартиру не дали. Жил в общежитии. Жена Ирина с детьми осталась в Бершете. Приемная дочь Елена вышла замуж, за военного. Сын Павел в 1933 году после окончания срочной службы поступил в летное училище.
В 1934 году после отличного окончания I курса военной академии Федор приехал в родное село.
В селе царило запустенье. Молодежь не хотела идти в колхоз, уезжала в Пермь на заработки. Крепкие семьи, которые не хотели вступать в колхоз, выселяли на Север. Их дома разбирали и сплавляли по Чусовой и Каме. В Верхней Курье была построена целая улица из домов раскулаченных крестьян. Брат Петр председательствовал в колхозе.
Его сын Николай, как грамотный, секретарил в сельсовете. Федор прошелся по своим наделам, которые перешли колхозу, и ужаснулся – поля поросли мелколесьем, поляны не кошены, луга закочковались. Навестил сестер, невесток, зашел к отцу. Отец был еще крепок. После рюмки хорохорился, доказывал, что сила человека не в теле, а в духе. Крепок дух и тело крепкое. На своем дворе обхаживал колхозных коней. Посидели, погоревали…
Порфирий Модестович жаловался на новую власть, на беспорядки и бестолковщину.