За ночь успели заминировать только дорогу. На поле осталось четыре сорокапятки и двенадцать танков «Т–34».
Командир дивизии приказал: «Танки задержать любой ценой. Второй линии обороны нет, если сомнут вас, то гитлеровцы беспрепятственно пробьются к Бобруйску. Прикрыть брешь нечем. В Бобруйске идет формирование новых частей. Вам надо продержаться сутки».
Устюжанин решал. Если подпустить фашистские танки к окопам, эта армада сомнет жиденькую линию обороняющихся. У реки или за рекой по болотистой местности танки увязнут и не решить главной задачи. А фашисты, захватив переправы, двинут свои части на Бобруйск.
Решение: «Надо вести встречный танковый бой, подпустив танки врага ближе к нашим окопам, под огонь сорокапяток. Если ударить клином и рассечь танки противника, то можно попасть под огонь справа и слева. И к тому же будут отрезаны от своих. Выход один: наносить удар по левому флангу противника».
Надо вести атаку на скоростях, не ввязываясь с фашистами в танковые дуэли. Развернуться вправо и расстреливать танки и пехоту с тыла. Поставив задачу командиру танков батальона, сказал: «Командуй, я иду с вами. Мне будет удобнее управлять полком с возвышенности, отсюда полбоя как на ладони».
Атака развивалась по задуманному плану.
Танки майора Татищева прорвались в тыл противника, потеряв во встречном бою четыре танка, у противника уничтожено семь. Развернулись и начали утюжить пехоту врага. В это время в воздухе появились фашистские самолеты.
Они засыпали прорвавшиеся танки бомбами. На смену одной группы самолетов приходила другая, фашисты не жалели ни своих, ни чужих, некоторые бомбы падали в расположение фашистских танков.
Поле оказалось перепаханным воронками от бомб.
Устюжанин успел дать команду танкам отходить к реке в лес, как рядом разорвалась 250-кг бомба.
Танк подбросило и сорвало башню. С опушки леса била немецкая артиллерия. Танк загорелся. Устюжанина контузило. Как вытаскивали его из горящего танка, он не помнил.
Страдания
В сознание пришел, когда увидел перед глазами двух здоровых немцев, которые тыкали автоматами в грудь и требовали встать.
Два обгоревших танкиста приподняли Устюжанина. Он еле понимал, но соображал, что танкисты не из его экипажа. Подумал, наверное экипаж погиб, а его вытащили из горящего танка бойцы другого танка. Волосы обуглились, лицо кровяное месиво, комбинезон в лохмотьях. Немец автоматом приподнял подбородок и прошипел: «Юзе». По обгоревшему лицу нельзя было определить возраст. Один из танкистов на немецком языке, вперемешку с русским, отвечал «Нихт Юзе», «Миханик Пантер».
– О-о-о, гут, гут механик, ремонт Пантер, арбайтет.
Подхватив Устюжанина под мышки, танкисты волокли его к лесу, где выстраивалась колонна военнопленных. Устюжанин слышал одиночные выстрелы, по рассказам он знал, что фашисты добивают тяжелораненых. Придя немного в себя, стал расспрашивать: «что произошло?» Красноармейцы рассказали, что хотя они и попали под бомбежку, но хорошо причесали фашистов: «Расстреливать вражеские танки с тыла вместе с пехотой. Как только авиация перестала бомбить, из леса неожиданно вывалилась фашистская часть на мотоциклах и как осы из разоренного гнезда огромной массой вслед за уцелевшими немецкими танками ринулись на наши окопы, сминая на своем пути боевое охранение. Мы только успели выскочить из горящего танка, видели, как сорвало башни с вашего танка. Из экипажа в живых остались только вы, еле вытащили, еще несколько секунд и вы сгорели бы в танке.
В колонне оказалось много израненных бойцов из полка. Некоторых несли, но силы были на исходе и тяжелораненых клали на обочине. Фашисты в некоторых стреляли, а других сталкивали в придорожный кювет. Устюжанин многих узнавал, но сознание постоянно отключалось. Его беспокоила одна мысль: «Почему он, командир полка не командует людьми, а безмолвно тащится в колонне». У небольшой речушки колонну остановили, разрешили умыться и напиться. Когда снова вышли на дорогу, мимо проезжал немецкий открытый виллис. Подали команду остановить колонну.
Немецкий генерал потребовал: «Командиры Красной армии, пять шагов вперед». Колонна молчала и не шевелилась. Устюжанин думал: «Меня в колонне знают. Красноармейцы посчитают за труса», – стал выбираться из строя. Танкисты, которые сопровождали его, предупреждали: «Товарищ командир, нельзя, пристрелят». Он хрипло ответил: «Мои бойцы воевали, как герои, а я что, буду умирать трусом. Не быть этому. Приказываю: передать по строю – никому не выходить, я за всех в ответе, я пока командир. Никто этого права не лишал меня, помогите выйти из строя».