Вершина горы представляла собой гранитную скалу без деревца, с несколькими валунами по бокам. От саперной лопаты сыпались искры. Во время обстрела от валунов отлетали куски и ранили десантников. Ущерба приносили больше, чем автоматные очереди врагов. Стародубцев приказал снять нательные рубахи, связать рукава, а также мешки из-под продуктов, патронные ящики – набить замлей, тонкий слой которой образовался на вершине, и обложился по периметру. Голова раскалывалась, опохмелиться было нечем, в глазах темные круги. Стрелковый батальон благополучно вышел из окружения. В сумерках сняли десант соседней вершины, а к их подойти было невозможно. Один из вертолетов вернулся на аэродром с пробитыми лопатками и пробоинами в корпусе. Устюжанин нервничал: взвод друга надо было выручать. Попросил у командира дивизии разрешения на самостоятельное решение проблемы. Связался авиацией, попросил, чтобы нанесли бомбовый удар по склонам сопки.
Устюжанин отработал операцию до мелочей и решил возглавить ее сам. Четыре вертолета зависли над вершиной. Садились по два вертолета, два других поддерживали огнем. Загружали раненых и убитых.
В последний вертолет садилась группа прикрытия из шести человек. Вертолет скользил по склону в спасительное ущелье. Мощный удар потряс машину. Вертолет задергался и стал падать. Застрял в расщелине скалы. Отделались синяками. Устюжанин приказал: «Отходить к своим, я буду прикрывать». Хромая и хватаясь за правый бок, подошел Иван Стародубцев.
– Командир, моя вина, я должен прикрывать отход.
– Да, твоя. С перепоя голова твоя плохо работала. Нельзя было тебе доверять командование группой. Ночью мог прорваться и выйти к нашим. Сидел, ждал – когда тебя на белых рученьках отсюда вынесут. Сколько ребят напрасно погубил. Искупай свою халатность, прорвись с этими ребятами.
Группа уходила вместе с летчиками.
Душманы появились минут через пять, как будто ждали. Олег успел приспособить для ведения огня уцелевший турельный пулемет. Стрелял расчетливо, прицельно, как на полигоне. Он видел, как разлетались головы от огня крупнокалиберного пулемета. Духи подобрались на расстояние броска гранаты. Вокруг стали взрываться одна за другой. Спасала броня вертолета. Один из осколков врезался в переносицу. Из глаз посыпались искры и потемнело. Пришел в себя в каком-то кишлаке. Боль отдавалась в затылок, врач долбил лобовую кость. Олег стиснул зубы. Вздрагивал от каждого удара. Врач заговорил по-русски: «Потерпи, командир, осколок надо обязательно вытащить». Окружающие моджахеды выкликали: «Вай, вай, командир! Калым, калым». Голос и лицо были знакомы. Олег напряг память: «Господи, да это же фельдшер Ибрагим Мухамедзянов из соседнего аула, где он служил перед отправкой в Афганистан в первый раз». Ибрагим приложил палец к губам и сморщил лоб. В сакле стоял удушающий тяжелый запах козлятины и куриного помета. Ибрагим повторял: «Потерпи, потерпи командир, вечером заберу тебя в свой госпиталь. Почему не спрашиваешь, как я здесь оказался. Пять лет тут врачую. Двоюродный брат перетащил. Он командир полтысячного отряда. Вооружены советским оружием. Американцы на это денег не жалеют. На свою территорию не пускает никого: ни Шура, ни Ниджибулу, ни американцев. Своя свободная зона. Был у меня умница, дипломат, многие князьки и военачальники хотят подружиться с ним. Перевал мы закрыли на Север никого не пускаем.
Я границу в 1980 году переходил беспрепятственно. Местные жители знают тропы. Главное, переправиться через Пянж. Платят по высшей отметке, любой московский хирург позавидует. Рвался поступать в медицинский, но сам знаешь, что нужны не только знания, но и калым. В нашей большой семье платить его было нечем. Окончил только фельдшерские курсы. Сейчас натренировался, многое изучал, одним словом, до всего доходил своим умом. Раненых ко мне везут из других отрядов. Когда идут интенсивные бои, доллары везут мешками, чтобы спас того или иного командира отряда. Через советское посольство купил большой дом в пригороде Душанбе. Там сейчас папа с мамой живут, младшие братья и сестры. Даже счета в заграничных банках есть. Считаюсь богатым человеком».