Семен Самко с отрядом белых пришел из Перми. На заводе выступали колчаковские агитаторы: «Записывайтесь в освободительную армию, отныне вы будете жить богато, но для этого надо возвратить старую власть. Каждому будет двухэтажный дом и прислуга». Сенька хвалился: «Уж я погоняю этих краснопузых, решили всех равными сделать. Я при царе двенадцать рублей в месяц получал, каждый раз мог по корове покупать, а сейчас что? Хлеб и тот по талонам. Мне большевистское равенство не нужно с голытьбой Осташей и Игоней!»
К вечеру третьего дня колчаковцы прорвались по Ильинскому тракту и вышли у деревни Картыши. Ударили с тыла. Перебили всех, а оставшихся в живых пленных расстреляли.
Старший урядник Ощепков велел отделить православных, тех, кто с нательным крестом, от остальной нечисти. Православных похоронили у часовни. Остальных разделили на три кучи: китайцев, татар, красноармейцев. Вырыли три общие могилы. Торопились. Могилы вырыли неглубокие, зато сверху насыпали высокие холмики пахотной земли.
С годами все заросло лесом, а на холмиках до сих пор ни одно деревцо не приживается, только плотным ковром разрослась земляника. Весной ягоды как капли крови алеют в молодой зелени.
VIII. Дороги фронтовые
Федор со Степаном под Сивой попали в красноармейский заградительный отряд. Оттуда на формирование. У Федора снова тиф. Возвратный – сказались скитания и простуды.
Весной 1919 года бросили на Петроград на Юденича, оттуда на Деникина, из-под Новороссийска – на Дальний Восток.
Осенью 1922 года при штурме сопки Волочаевской был изрешечен осколками гранаты. Выжил. Но раны не заживали, гноились. Списали подчистую. Зимой 1922 года прибыл домой. Мать Федосьячерез день бучила его в деревянной бочке с распаренным овсом и можжевельником. К весне раны очистились и затянулись.
По приходу домой жены в доме не застал. Матушка сказывала, что слюбилась с молодым колчаковским офицером. При отступлении, с девочками 6 и 5 лет, подалась с ним. Братан Сенька Самков, который отступал с колчаковцами до Иркутска, сказывал, что много раз видел Дарью с детьми в обозе.
Под Иркутском полк поднял бучу, перебили сочувствующих Колчаку офицеров и перешли на сторону красных. После этих событий он более не встречал Дарью, как в воду канула.
Закончилась эпопея гражданской войны, крестьянам надо было думать о хлебе насущном, растить детей, одним словом, жить дальше.
Смена эпох
Хозяин
Уральская деревня «Княжий двор» растянулась в один ряд по правому берегу речушки, называемой Пробойная. Добротные дома стояли прижавшись друг к другу, с хозяйственными постройками и огородами, упирающимися в обрывистую гору.
По уральским меркам – это село. Речка Пробойная невелика, в верховьях буйная и сноровистая, десятки напористых ручьев впадали в нее со стороны увала. В километрах двух от деревни она врывалась в шумную и говорливую Чусовую. Правый берег Чусовой широкий и раздольный, за ним тянулись зеленые луга.
Дальше виднелись косогоры с плодородной глиной.
На левом берегу густой темный еловой лес, почти непроходимый. Деревенские называли «черный». По оврагам клиньями тянулись тоскливые осинники. Осенью они огненными языками врезались в черноту леса.
Село вековое. Старики сказывали, что на этом месте разбивали стан в 1500 году князья Семен Курбатый и Петр Ушатый, которые ходили походом в Югорскую землю. При возращении несколько стрельцов остались, оженившись на Вогулках и Остячках, отсюда и пошло название «Княжий двор».
Порфирий Модестович стоял у дубовой колоды посредине двора, окруженного конюшнями, сараями. В колоду била тугая струя воды, отведенная по желобам от холма. Ручей был такой напористый, что не давал сковать себя в сорокаградусные морозы. За двором, у реки, баня. С двумя входами: один в парилку, которая топилась по-черному, а другой в мыльню, в которой была сложена печь с дымоходом.
За усадьбой обширный денник для молодняка, чтобы был под присмотром. Во дворе четыре избы пятистенки.