– Федор, кум Иван Пестерев тоже рассказывал, когда калеченый с фронта пришел, что видел, как тебя убило.
– Ирина, правда так было, меня тогда сильно контузило. Когда похоронная команда тащила в братскую могилу, я застонал. Ума хватило уживодеров не закопать. Год провалялся в госпитале. Не двигался, полгода под себя ходил. Ни рукой, ни ногой пошевелить не мог. Не говорил. Память отшибло. Когда выписали, полгода ходил побирался и мычал. Никак вспомнить не мог, откуда я, но почему-то тянуло в эти края. Случайно на ярмарке в Карагае встретил кума Сеньку Тюнина. Признал его. Как молнией ударило – память открылась. Домой боялся появиться. От него слышал, что меня давно похоронили. Полгода у него проработал, пока речь не восстановилась. Просил, чтобы никому не говорил, кто я и откуда. Наконец решился домой податься. По сыну сильно стал скучать, каждую ночь снился и звал меня. Так что, Ирина, выходи за меня замуж, а я пока у дяди Тимофея поживу, сестриц проведаю. Не тороплю. Дети привыкли друг к другу. Разрывать их не хочется. Пусть растут вместе.
В мае 1918 года Федора мобилизовали в Красную Армию. Он объяснял председателю сельского совета Никифору Горюшкину: «Какой из меня вояка, после контузии до сих пор руки дрожат, да и память иногда проваливается». Никифор уговаривал: «Федор, мужиков нет, половину на войне поубивало, вторую половину испанка и тиф унесли. Пойми, некому службу нести. В Сибири адмирал Колчак появился. Тут по железной дороге от Перми до Хабаровска чехи, под командованием генерала Гайды, взбунтовались. Пойдешь в обоз. Кто-то должен за лошадьми ухаживать. Сын пока побудет у матери, да и Ирина присмотрит. Она к тебе душевно относится».
В Покров день в «княжий двор» вошли чехи. Арестовали членов правления и отправили в Пермь. По дороге Никифор Горюшкин сбежал. Через неделю на взмыленном жеребце прискакал Петр, в чине урядника, откормленный, мордатый, копия Порфирий. За несколько шагов несло самогоном. Рыжие усы без конца заправлял за уши. Сестры и невестки прибежали посмотреть. Хохотали, глядя на Петра. С насмешкой говорили: «Петька, не смеши людей, посмотри на себя в зеркало – на мороженого таракана похож».
Порфирий Модестович попросил сына зайти в дом. Выговорил: «Сынок, забыл обычай дедов и прадедов, в первую очередь должен зайти в дом к отцу с матерью, а потом к жене и детям. Верой и правдой служил царю и отечеству – это похвально, царя скоро год как нет. Кому сейчас служить? Колчак он и есть Колчак – не наш, чужой, как Троцкий, Свердлов и другие правители. Ни тем, ни другим дела до нас нет. Больше о своем месте коронном думают. Слышали, что Колчак зверствует, так и ты в этой шайке прислужничаешь. Мужики тут установили свою власть – вроде получается ладом. Земли хватает всем. Кому мало – пусть в вырубках пни раскорчевывает и пашню заводит. Смотри сам, не маленький. На твоем месте лучше бы в тайгу ушел, смуту переждал. У нас там за Чусовой, в расщелине, с кумом Филимоном охотничья избушка есть, перезимуешь».
– Нет, батя, я присягу давал адмиралу. Платят – хорошо. У нас вагоны забиты золотым запасом России. Анне пригоршню драгоценностей привез, пусть порадуется.
– Смотри, сын, воля твоя. Запомни: на чужое богатство не зарься, быстро уплывает. Из-за него можешь и в прорубь головой угодить. Что у нас есть – это своим горбом заработано, поэтому и крепко наше хозяйство стоит.
– Отец, может в чем-то ты и прав. Говоришь об обычаях, а где это было видно, чтобы свекр к невестке подвалился. В проруби тебя, батя, надо тоже топить.
– Петр, многое ты не знаешь. Мать лежит не встает: Федора кум видел, как Федора хоронили. Вера сирота. Кому с дитем нужна… не хотелось хозяйство рушить. Не по злому умыслу, а в общем семейном совете было решено. Одно плохо – поторопились. Надо было годик подождать, потерпеть маленько. Но сейчас ничто не вернешь, что произошло, то произошло. Вернетесь с Федором со службы, думаю, нас с матерью не бросите. Только как замиряться будете, один у белых, другой у красных. Не порубали бы друг друга.
– Не порубаем, братья все-таки, И тот, и другой пошли служить не по доброй воле. Выкарабкаемся. Обживемся. Лишь бы неразбериха эта быстрее кончилась.
Враги
На другой день Петр ускакал искать своей доли, а мог бы и остаться, попрятаться. Дождаться, когда заваруха кончится. Жажда выделиться, жажда свободы действий, жажда наживы выталкивали его из родного дома.
Красные отступали. Оставили Чепцу. Отходили на Глазов. Обоз, в котором был Федор, зашел в большое село Кестым. Попросили разрешения у председателя Совета остановиться. Надо было обиходить раненых, многие возницы пообмораживались, поовшивели, затопили баньки, пообмылись. Старший по обозу Спиридон Петелин настоял: тяжелораненых оставить в селе, так как от неподвижности могут замерзнуть в дороге. На другой день, с восходом солнца обоз выстроился на сельской улице. В это время в село ворвалась колчаковская конница, с ходу разрубая возниц, которые спокойно поправляли упряжки, не подозревая о беде. Кто рано утром разберется – белые или красные это. Федор успел спрятаться за высокий облучок саней. Он вез Пермские архивы Советских декретов. Хорошо, что кобыла Вятка оказалась спокойной, а то могла бы забить копытами.