Тагека Ки уже звонил в Сан-Франциско.
— Дайте-ка прикинуть, — сказал Людвиг Квелч, — что у нас сейчас есть. Предлагаю отделение Блумстейна. Думаю, в самый раз для начала; согласен, Тагека?
Тагека кивнул:
— Отделение Блумстейна. Прекрасно.
Квелч прилетел через четырнадцать часов после телефонного разговора и на весь день и весь вечер уединился с Тагекой и Крокеттом. Только в полночь Мэнникон был допущен на совещание, которое проходило в гостиной. Людвиг Квелч оказался высоким крупным мужчиной с прекрасными белыми зубами и добродушными манерами уроженца западных штатов. Он носил трехсотдолларовые костюмы со светлыми галстуками. Сразу же чувствовалось, что на такого человека можно положиться во всем. Он уже несколько раз выступал по телевидению с блестящими речами против системы бесплатного медицинского обслуживания.
Квелч вынул черную записную книжечку крокодиловой кожи и полистал ее.
— В данный момент, — сказал он, — мы располагаем тридцатью тремя белыми, двенадцатью неграми, тремя пациентами неустановленного происхождения, одним индийцем, одним бербером, семью азиатами, а также шестью пациентами предположительно китайского происхождения и одним — японского. Все мужского пола, разумеется. — Он добродушно усмехнулся, намекая на область своей специализации. — Я бы сказал, тут есть из чего выбрать, не правда ли?
— Нас это устраивает, — сказал Тагека Ки.
— Все безнадежные? — спросил Крокетт.
— Я бы сказал, примерно на восемьдесят процентов, — ответил Квелч. — А почему ты спрашиваешь?
— Это я для него. — Крокетт кивнул в сторону Мэнникона. — Он беспокоился.
— Отрадно видеть, что возвышенный дух науки еще не вытравил из вас восхитительную юношескую щепетильность. — Квелч положил свою широкую ковбойскую лапу Мэнникону на плечо. — Не бойтесь. Ничью жизнь мы существенно не укоротим… разве что чуть-чуть.
— Спасибо, доктор, — пробормотал Мэнникон.
Квелч посмотрел на часы.
— Мне пора. Буду держать вас в курсе. — Он уложил литровую бутыль в свинцовом футляре (обычно в таких хранят летучие кислоты) к себе в чемодан. — Ждите моего звонка.
Он направился было к двери, вместе с Тагекой, но на полпути остановился.
— Итак, договорились? Все поровну на четверых, плюс у Ки исключительные права на Гватемалу и Коста-Рику и североевропейская доля Мэнникона на десять лет?
— Там все написано, в записке, что я дал тебе утром, — сказал Тагека.
— Да, конечно. Просто я хочу все точно растолковать моим адвокатам, когда придут бумаги. Рад был повидаться, коллеги. — Квелч кивнул Крокетту и Мэнникону и вышел.
— Сегодня нам придется закончить пораньше, — сказал Тагека Ки. — У меня есть кой-какие дела.
Мэнникон направился прямо домой, предвкушая, как он выспится впервые за несколько месяцев. Жена уехала играть в бридж, и ничто не мешало ему заснуть безмятежным младенческим сном, но почему-то он так и не сомкнул глаз до утра.
— Квелч звонил, — сообщил Тагека Ки. — Есть результаты.
У Мэнникона непроизвольно задергалось веко, дыхание перехватило.
— Не возражаете, если я присяду? — спросил он. Он только что позвонил в дверь квартиры, и сам Тагека впустил его. Придерживаясь руками за стены, он добрался до гостиной и плюхнулся на стул. Крокетт развалился на диване, на груди у него стоял бокал виски. Мэнникон никогда не мог определить по выражению лица Крокетта, был ли тот опечален, обрадован или попросту пьян.
Тагека вошел в комнату вслед за Мэнниконом.
— Чем вас угостить? — спросил Тагека тоном радушного хозяина. — Хотите пива? Апельсинового сока?
— Спасибо, не надо, — сказал Мэнникон. Впервые за все время знакомства Тагека был с ним так вежлив. Мэнникон приготовился к худшему. — Что сообщил доктор Квелч?
— Просил передать вам привет, — сказал Тагека, сидя на диване между Крокеттом и Мэнниконом и разглядывая дырочку в серебряной пряжке от пояса на джинсах.
— Что еще? — спросил Мэнникон.
— Первый эксперимент завершен. Квелч ввел раствор восьми пациентам — пятерым белым, двум черным и одному желтому. Семеро не дали никакой реакции. Вскрытие восьмого…
— Вскрытие! — У Мэнникона опять перехватило дыхание. — Мы убили человека!
— Будь же благоразумен, Флокс, — устало проговорил Крокетт, на груди которого мерно вздымался и опускался бокал с виски. — Это же произошло в Сан-Франциско. Две тысячи миль отсюда.
— Но это же мой раствор. Я…
— Наш раствор, Мэнникон, — спокойно поправил Тагека. — С Квелчем нас уже четверо.
— Мой, наш — разве в этом дело? Несчастный мертвый китаец лежит сейчас, распластанный на…
— При твоем темпераменте, Мэнникон, — сказал Тагека, — тебе следовало бы возиться с душевнобольными, а не заниматься исследованиями. Если ты намерен делать с нами дела, будь любезен, держи себя в руках.
— «Дела»! — Мэнникон встал. — И это вы называете делами! Убить больного раком китайца! Послушайте, коллега, — сказал он с непривычной насмешкой, — таких стяжателей, как вы, я еще не встречал.
— Ты будешь слушать или демагогию разводить? — поинтересовался Тагека. — Я могу сообщить много любопытных и ценных сведений. Но меня ждет работа, и я не могу тратить время на пустяки… Так-то лучше. Садись.
Мэнникон сел.
— И больше не вставай, — сказал Крокетт.
— Как я уже сказал, — продолжал Тагека, — вскрытие подтвердило, что пациент умер естественной смертью. Никакой патологии ни в одном органе. В заключении указано, что смерть наступила в результате мгновенной побочной реакции на раковую ткань в области предстательной железы. Хотя нам лучше знать, в чем дело.
— Я убийца. — Мэнникон схватился за голову.
— Я не желаю слушать в моем доме такие речи, Крок, — сказал Тагека. — Наверное, будет лучше, если мы позволим ему выйти из игры.
— Если ты соскучился по детергентам и растворителям, Флокс, — сказал Крокетт, не вставая с дивана, — то можешь убираться отсюда.
— Именно это я и собираюсь сделать. — Мэнникон встал и направился к двери.
— Считай, что ты потерял добрый миллион долларов, приятель, — невозмутимым тоном обронил Крокетт.
Мэнникон остановился, так и не дойдя до двери, вернулся и сел на стул.
— По крайней мере я должен услышать все до конца, — сказал он.
— Три дня назад я был в Вашингтоне, — сказал Крокетт. — Зашел к старому приятелю, Саймону Бансвангеру. Мы с ним вместе в школе учились в Бостоне. Вы о нем не слыхали. Никто о нем не слыхал. Он из ЦРУ. Большая там шишка. Очень большая. Я ему изложил вкратце наш проект. Он в восторге. Обещал созвать совещание у себя в конторе, проконсультироваться. — Крокетт взглянул на часы. — Должен появиться здесь с минуты на минуту.
— ЦРУ? — У Мэнникона душа ушла в пятки. — Зачем вы это сделали? Теперь нас всех посадят за решетку.
— Отнюдь, — возразил Крокетт, — совсем наоборот. Держу пари на пару «Алекзандеров», что он явится сюда с весьма недурным предложением…
— Каким предложением? — спросил Мэнникон. Он решил, что от хлопот с фирмами и постоянного недосыпа Крокетт повредился в рассудке. — Зачем им нужен раствор Мэнникона?
— Помнишь первый день, когда ты явился ко мне, Флокс? — Наконец-то Крокетт поднялся на ноги, в одних носках прошел к бару и налил очередную порцию «Джека Дэниелса». — Я же сказал: ответим на один вопрос — и дело в шляпе. Припоминаешь?
— Более или менее, — сказал Мэнникон.
— А помнишь, чтó это был за вопрос? — елейным голосом протянул Крокетт, отпивая виски. — Я помогу немногочисленным клеткам твоей долговременной памяти восстановить распавшиеся связи. Вопрос гласил: «Что есть такого желтого, что кишмя кишит, как кролики в Австралии?» Припоминаешь?
— Да. Но при чем тут ЦРУ?
— Именно ЦРУ, дружище, знает наверняка, чтó есть такого желтого, что кишмя кишит. — Крокетт замолчал, бросил в бокал кусочек льда и поболтал в нем пальцем. — Китайцы, дружище.
Зазвенел дверной звонок.
— Должно быть, Бансвангер, — сказал Крокетт. — Пойду открою.
— Чтоб я еще раз связался с кем-нибудь вроде тебя, Мэнникон… — ледяным тоном сказал Тагека. — Ты психически неустойчивый субъект.