А я не знал, что ему ответить. Пожал плечами. Трясло меня всего. Даже зубы стучали. Язык совсем не слушался. Вспомнилось мне, как утка своего утенка с воды перед нашей лодкой в камыши загоняла. Повернулся и пошёл к Мишке. Мы сели в лодку. По дороге я сообразил, почему мать меня предупредила: не драться. К темноте мы были уже дома.
Понял, что не смогу больше жить в деревне, с матерью. Вот еду в Ленинград, буду в ПТУ поступать, или работу искать, ещё не решил.
- А Вас хочу спросить: как мне жить теперь? Я не понимаю.
2014г.
Энергия в шестнадцать лет
«Лудить, паять, кастрюли-вёдра чии-ниии-ть!..»
Крик под окном бродячего мастера-лудильщика в пятидесятые годы.
После восьмого класса передо мной встал выбор: вернуться вместе с одноклассниками в девятый класс опостылевшего школярства, или пойти работать, с продолжением обучения в вечерней школе, уже как «взрослому».
На мое решение в пользу работы повлияли три фактора:
- прореха в тогдашней реформе школьного образования: в дневной школе вводилось одиннадцатилетнее обучение, а в вечерней оставалось десятилетнее (вот ведь глупость, там и так часов учебных занятий было в два раза меньше);
- появившаяся льгота для тех, кто имел два года рабочего стажа: для поступления в ВУЗ им стало достаточно сдать экзамены на тройки;
- потребность семьи в дополнительных деньгах, в том числе, - и моя личная нужда.
Так что, поступив на завод, я выигрывал и год времени, и облегчение в экзаменах, ну и остальное.
Тогда несовершеннолетнему требовалось доказать свою трудоспособность на заседании профсоюзного комитета. Впрочем, для меня это было формальностью, так как знакомая мамы за меня походатайствовала. И с первого августа 1960 года я приступил к работе учеником слесаря-сборщика радиоаппаратуры. Завод носил гордое наименование п/я 529, потом его переименовали в «Энергия».
Паять я умел уже давно. В кружке радиолюбителей я научился собирать и настраивать довольно сложные схемы. Высшим моим достижением в четырнадцать лет стал полноценный радиопередатчик. На мою работу в эфире быстро «клюнула» прослушка КГБ и заявилась к нам домой. Узнав, что я официальный радиолюбитель, и про мамину работу, они мне лишь погрозили пальцем. Правда, хотели забрать мой прекрасный незарегистрированный передатчик для отчёта о проделанной работе. Но родители не хотели оставлять следов в официальных бумагах и утешили сотрудников КГБ обещанием немедленно выбросить передатчик на помойку.
Через два месяца ученичества, мне уже поручили очень ответственную работу. В сборочном цехе для пайки транзисторов использовали низковольтные паяльники. Для них на каждом рабочем месте была и соответствующая проводка. Причем розетки этой проводки, в расчете на квалифицированный персонал, имели то же тип, что и проводка 220 вольт для другой аппаратуры. Беда в том, что девчонки-монтажницы больше думали о своих парнях, чем о соответствии напряжения паяльников и проводки, и часто совали вилки своих паяльников в 220 вольт.
В итоге, ежедневно несколько паяльников вспыхивало пахучим дымком – мне на радость, ибо за простейшую перемотку паяльника мне платили целых шесть рублей (яблоко по дороге с работы зимой стоило полтора рубля). Три паяльника в день – это и была норма моего четырехчасового рабочего дня.
Но однообразная перемотка мне скоро наскучила. Стал я думать, как помочь себе и монтажницам бороться с путаницей напряжений. Додумался вставлять в ручку простейший предохранитель, который держал низкое напряжение, но перегорал, стоило вилку паяльника вставить в розетку с 220 вольт. И ремонт паяльника стал занимать не час, а минуты.
Усовершенствование быстро стало известно девчонкам, и они перестали бегать ко мне с паяльниками (меняли предохранители сами). А мастер участка, узнав про мою маленькую хитрость, поручил мне по-настоящему сложную работу.
Антенна экспериментального мобильного радиолокатора крепилась на метровой тонкостенной алюминиевой трубе. Внутрь этой трубы по задумке конструктора вставлялось две закладные части - втулки. Вставлялись они без креплений, «в натяг», то есть держались внутри трубы лишь силой трения, упираясь в фаски.
Однако, технолог не предусмотрел, как преодолеть это трение при вставлении деталей в глубину тонкой трубы. Никакой оснастки, кондуктора, или чего-то подобного - не дали. И у коллег, и у меня, при попытке задвинуть втулки в трубу, даже при смазывании поверхностей, деталь не входила, дорогостоящая, изготовленная индивидуально труба перекашивалась, и всё шло в брак.
Испортив несколько труб, я пошёл к технологу с вопросом:
- Илья Петрович, можно ли нагреть трубу, что бы она расширилась, и деталь легко вошла во внутрь? Потом, после остывания, труба прочно охватит втулку, и сборка будет завершена.
Технолог, в белой рубашке, галстуке, с торчащими из наружного кармана пиджака циркулем и авторучкой, сердито воззрился на мой худосочный облик с восторженно горящими от задумки глазами.
- Ты соображаешь, что несёшь? Стенки трубы имеют анизотропную структуру. При нагревании её поведёт, она искривится, а потом не примет прежнюю форму. Опять будет брак.
- Что же делать, Илья Петрович?
- Вам, в цех, спущена технологическая карта, собирайте изделие. А не умеете – я доложу. У вас там, в сборочном, у всех руки из ... известно откуда растут.
Я ушёл, пристыженный до красноты. И действительно, простого дела сделать не можем.
Но ясности в сборке не прибавилось. Настало время обеда. В этот день в столовую завезли на десерт мороженое. Взяв сладкий молочный стаканчик, я вонзил в него зубы. И чуть не подавился от мысли: а зачем трубу нагревать? Ведь проще – охладить втулку!
Я подобрал во во дворе большой обрывок толстой обёрточной бумаги и вернулся в столовую.
– Тётя Валя, - обратился я к уже известной мне, заведовавшей десертами раздатчице, - дайте мне, пожалуйста, большой кусок сухого льда.
Тут надо сказать, что при моем росте уже 185 сантиметров, я весил тогда около 60 килограммов. Моя фигура и лицо в то время являлись ходячим оскорблением для работников общественного питания. На фоне их упитанности, я выглядел случайно сбежавшим из Освенцима. И все они стремились наложить в мою тарелку возможно большую порцию.
И сейчас тётя Валя привычно хотела мне дать чего-нибудь съестного по-больше, но замешкалась на последних моих словах.