— Дерматовенеролог. Да, я в вен. отделе. Пока учусь.
— Не противно?
— Нет. С чего? Везде люди и везде пациенты. Но я еще только учусь, руками не работаю.
— Смешная ты и серьезная. Может, в кино?
— Только маме скажу.
Так начались их встречи. Просто встречи, прогулки, походы в кино. Один раз даже в театр на балет. Но только лишь потому, что туда хотела Вера. Он не любил балет, да и оперу тоже. У них не совпадали вкусы, было совершенно разное мировоззрение. Но его тянуло к ней. Почему тянуло, не понятно. Она не была той, которая поможет в его карьере, а карьера была его целью, он и не скрывал этого. Она ему нравилась. Его подкупали ее честность, непосредственность и любовь к людям. Последнее, наверно, больше всего.
Она казалась простой и в то же время настоящей. Без двойного дна и без подлости в душе. Каждый раз они прощались, совершенно не надеясь на новую встречу. Потому что оба понимали, насколько разные, но проходил день или два, и он снова ждал ее около института. Извинялся за то, что не позвонил и не пришел вчера. А она радовалась совершенно искренне и честно. Любила ли она его? Непонятно. Но ждала, не надеялась, но все равно ждала. И когда выходила с работы и не видела его, то сердце щемило, а настроение портилось. Вот так текла жизнь. Она ни разу не спросила при расставании, увидит ли его вновь, а он каждый раз прощался так, как будто больше никогда…
Прошел месяц, потом другой. Вера получила корочку об интернатуре по дерматовенерологии. Ее оставили работать в вен. отделе, это было решение директора. Михаил расстроился, он рассчитывал работать с ней. Но то, что позволено Даулету Абдрахмановичу, не было позволено ни Михаилу, ни заведующей дерматологии. Оставалось только смириться и подать на конкурс младшего научного сотрудника отдела венерологии. Вот Вера и подала документы на конкурс и ушла в законный отпуск.
Она убиралась и мыла окна, когда заметила приближающегося к ее дому Максима. Помахала ему рукой из окна.
— Выходи!
— Заходи!
— Нет, я не должен, выходи, пойдем отметим твой отпуск.
— Куда?
Она спустилась с подоконника.
— Может, в ресторан?
— Разбогател, что ли? За себя плачу я.
— Ну конечно, ты же у нас самостоятельная и независимая женщина.
Он улыбался, глядя на нее. А она таяла от его улыбки, и кажется, в душе уже согласилась и на ресторан тоже.
Собиралась достаточно долго — минут пятнадцать. Надела любимое платье и босоножки на каблуках. Красилась. Затем крутилась перед зеркалом. Все не решалась выйти к нему. Но потом собралась с духом и вышла. Надо выяснить, зачем он ходит, ведь с каждым разом, с каждой встречей она все больше привязывается к нему, надо выяснить. Столько недомолвок накопилось. Вот сегодня очень удобно, очень к месту: и деньги у нее есть, все равно за себя заплатит сама. Не будет она ни от кого зависеть. Да, она самостоятельная женщина.
Наконец решилась и вышла из квартиры.
— Хороша ты, Верка, — услышала от него.
— Что выросло, то выросло.
— Красавица выросла. Вот хожу к тебе и хожу.
Он замолчал, как бы боясь не сболтнуть чего лишнего. А она восприняла его речь почти как признание.
В ресторане заказали спиртное. Водку и вино. Она пила водку и запивала вином. Никогда так не пила, пила, конечно, но не так, а тут расслабилась и уже даже не понимала, что делает. Последнее, что она помнила, как требовала раздельный счет у официанта. А дальше…
… Как они пришли к нему домой… И почему к нему, а не к ней, как он обнимал ее и пытался поцеловать, а она никак не могла позволить ему такое безобразие, как поцеловаться в губы. А потом ей так захотелось быть с ним, а он ласкал ее и расстегивал платье, а потом все случилось… Только ни хорошо, ни приятно уже не было, она стонала от боли и закусывала губы, а он считал, что от удовольствия… А потом просто уснул и все, а она протрезвела… Реальность — вот, что она осознала. Реальность милой не была, и романтики в ней тоже не было.
Вера поднялась с кровати. Нашла свои вещи, раскиданные по комнате. Оделась, растолкала ничего непонимающего Максима.
— Дверь закрой.
— Ира, ты куда? — он не мог разлепить глаза и все пытался схватить ее за руку.
Но Вера уже вышла из квартиры и, прижавшись к стенке в подъезде, слышала, как он выругался на то, что пришлось встать с постели, послал в пустоту:
— Дура, ты Ирка, — и повернул ключ в замке.
Слезы текли из глаз, а потом разобрал смех, глупый истерический смех.
На улице огляделась, поняла, что до дома совсем недалеко. И хоть на улице кромешная ночь, народ по улицам ходит. Надо тихо и не обращая на себя особого внимания дойти до дома. Она дошла, сначала немного пошатываясь, а потом свежий прохладный ночной воздух сделал свое дело, и она совсем протрезвела. На душе было просто пусто.
Глупость, конечно же. Но что теперь делать. Очень хотелось домой и в душ. Смыть с себя все. Она как можно тише пыталась пройти мимо маминых окон и прошмыгнуть в собственный двор. Но все оказалось не так просто. Мама ждала ее у окна и тут же выскочила на улицу, прямо на Веру.
— Где ты была?
— У Оли.
— Не ври, с кем ты была? Ты пьяная?! Ты пьяная, шлюха! — она с силой ударила дочь по лицу. — Как ты могла?! Кто он? Или тебе без разницы?
— Да! Ты права, мне без разницы, и да, я шлюха. Дальше что?
Она получила вторую оплеуху от матери. Ирину уже трясло, но дальше шуметь на улице она не стала.
— Утром поговорим. Не для того я тебя растила.
С этими словами она пошла к себе домой, а Вера к себе.
Долго пыталась под струями воды оттереться от всей грязи. Но душу отмыть невозможно. А еще на щеке отчетливо проявился синяк от ладони. Даже не один, а два с одной и той же стороны.
Хорошо хоть на работу не идти. Отпуск все-таки.
====== Зря, все зря ======
Самое интересное, что Вера спала и спала долго.
Проснулась от звонка в дверь. Бесконечного такого звонка. Встала и пошла открывать. Перед ней была мама.
— Так что у тебя было? — прямо с порога спросила та, но уже с жалостью и пониманием.
— Все было. А что?
— А если залетишь?
— Рожу.
— Дура, что ли? Как одной ребенка поднимать?
— А ты как поднимала?
— Так мне бабушка твоя помогала, а ты-то как? Вера, кто он?
— Никто, мама. Никто!!! И звать его никем!!!
Слезы катились по щекам, осознание, наконец, пришло, и стало так себя жалко, просто невыносимо жалко.
— Верочка, это тот высокий парень, что с работы тебя провожал? Так он ничего вроде.
Ирина сама плакала рядом с плачущей дочерью.
— Ты правильно говоришь, мама. НИЧЕГО! Нет его. И уже не будет.
— Не делай глупости, Вера, он как порядочный человек должен жениться.
— На всех сразу? Мама, нет сейчас порядочных людей, и начинать надо с себя.
Я получила то, что хотела, мне и расхлебывать.
— Значит, родишь?
— Ой, для родишь еще забеременеть нужно. Не пори горячку. И не нервничай. Лучше бодягу мне купи в аптеке. Я теперь дней десять из дома не выйду.
Ирина принесла бодягу, и Вера попросила ее уйти. Надо было побыть сам на сам. Выслушивать от матери, как теперь стыдно людям в глаза смотреть, она не хотела. Девственница она или нет, на лбу у нее не написано, а потому, кто что скажет, значения не имеет. Не волнует ее это, и все. Хотя пересуды, конечно, пойдут. Она сама вчера ночью заметила соседку в окне, которая наблюдала их скандал с матерью.
Ну и черт с ней! Для всех хорошей и правильной не будешь, и не судья ей тетя Соня. И вообще никто не судья. Сама себе она судья, и все.
Медленно заканчивала вчерашнюю уборку и мытье оставшихся окон тоже.
В конце концов, что такого сверхъестественного произошло? Ну не умрет она теперь девственницей… Ну и? Ей двадцать три года, через полгода двадцать четыре. Что такого? Ничего.
Еще одно разочарование, и все. А жизнь, она вообще такая — из сплошных разочарований состоит.
Невольно вспомнила свою последнюю больную с сифилисом. Она беременная была и так ребенка хотела… А муж из командировки сифилис привез. Случайно у него получилось. Вера ей направление на прерывание беременности выписывала, а та рыдала, просила ребеночка не трогать. Все твердила, что не виноват он ни в чем, сыночек ее.