Флегонт Иванович шел спокойно, будто и не видел и не слышал фашистских бомбардировщиков, которые уже начали заваливаться на крыло, чтобы, спикировав, обрушить бомбы на окопы, где в молчаливом ожидании сидели солдаты.
Около Егорыча командир роты остановился и спросил вполне доброжелательно:
— Как жизнь, солдат? Опять на излом проверяет?
— Или впервой нам? — без промедления ответил Егорыч, намереваясь встать, но Флегонт Иванович положил ему на плечо свою руку, как бы прижимая к земле.
— Что о нашем новом товарище скажешь?
— Характер имеется.
Эти двое говорили спокойно, вроде бы с легкой усмешечкой, а бомбы уже впились в землю, рвали ее, сотрясали так, что порой она была готова выскользнуть из-под ног.
Сквозь грохот взрывов прорвался чей-то крик:
— Носилки сюда!
И снова только взрывы бомб, снова комья земли барабанят по каске, плечам и спине.
Дмитрий не сразу заметил, что в небе появились советские истребители и без промедления набросились на фашистские бомбардировщики; прозевал даже тот момент, когда сбили одного фашиста; увидел и услышал только взрыв на склоне небольшого кургана, в который самолет врезался со страшной силой.
Так начался этот день, в течение которого фашисты еще раз и еще менее удачно бомбили окопы их полка, неоднократно обрушивали на них многие десятки снарядов и мин. Всего этого для Дмитрия было столь много, что ощущение смертельной опасности несколько притупилось, как бы отошло на задний план, уступив первое место навязчивой мысли: что еще предпримут гитлеровцы, чтобы убить его, солдата Дмитрия Сорокина, убить всех его товарищей?
Наконец фашисты решились атаковать. Прикрылись завесой из разрывов мин и снарядов и бросились в атаку. Кричали они что-то или бежали молча — этого Дмитрий не мог утверждать: все тонуло в грохоте взрывов и стоне пуль, которые стаями проносились над головой; и столько было этих пуль, что оторваться от земли или высунуть голову из окопа казалось невозможным.
Но Егорыч встал на приступочку, деловито изготовился к стрельбе. Помедлив, занял свое место и Дмитрий, впервые глянул в сторону окопов фашистов. Ничего особенного: земля как земля, и по ней, ощерившись в безумном крике, бегут гитлеровцы, бегут на Дмитрия и его товарищей. Чтобы убить, бегут, строча из автоматов.
Фашистских солдат, как показалось Дмитрию, было невероятно много, хотелось убить всех сразу, чтобы сохранить жизнь себе, и он дал длинную очередь, поведя стволом автомата, веером бросив пули. Попал или нет в кого — этого с уверенностью сказать не осмелился бы: рядом короткими очередями били товарищи, ровно и могуче рокотали станковые и ручные пулеметы, да и разрывы наших снарядов и мин то и дело вспыхивали среди атакующих.
Самое же радостное и удивительное — только начал стрелять по фашистам, как почти перестал слышать стоны многих пуль, проносящихся около головы.
Вскоре над окопами, прижимая к земле ревом моторов, пронеслись наши штурмовики, хлестнули по фашистам из пушек и пулеметов.
— Атакуем по зеленой ракете! — от солдата к солдату пролетел чей-то приказ.
Никогда не думал Дмитрий, что столь тягостно, даже мучительно ожидание начала собственной атаки…
Наконец над окопами взвилась зеленая ракета, изогнув дымный след в сторону фашистов, уже изо всех сил спешивших убежать с нейтральной полосы.
Взвилась зеленая ракета — командир взвода метнулся из окопа, но Трофим, все время боя стоявший рядом, ухватил его за поясной ремень, осадил назад. Отсюда младший лейтенант и прокричал:
— Взвод! В атаку, за мной!
Егорычу, как показалось Дмитрию, было трудновато выбраться из окопа, и он подсадил, почти вытолкнул его на бруствер. И в ту же секунду оказался рядом, даже рванулся вперед, к своему удивлению вопя что-то несуразное, дикое.
Кругом стреляли и что-то вопили товарищи, но Дмитрий все же услышал глуховатый голос Егорыча:
— Куда попер, телок? Не ломай цепь!
Почти ничего толком не видел, не запомнил Дмитрий из того, что было за минуты этой быстротечной атаки. Какие-то вроде бы разрозненные отрывки. Вот Егорыч кричит, что справа у фашистов пулемет и кому-то надо обойти, подавить его. Это запомнилось, а обошел ли кто-то тот пулемет и уничтожил его, расправилась с ним артиллерия или они просто поперли напролом — этого не знал.
И еще в памяти засела спина какого-то фашистского солдата. Она была вроде бы ничем не примечательна, но именно в нее он старательно целился и не попал: спрыгнул тот в свой окоп.