Сколько раз Хасан ходил и ездил по этой дороге. Кажется, мог бы пройти ее с закрытыми глазами. Ведь знает тут всякую выбоину и куст. Но все же расслабляться нельзя. Сам себе давно не нужен. А вот новой жизни, внуку или внучке, еще необходим.
— Может, и Катя остепенится, остынет обида на меня. Глядишь, простит под старость. Вот смех! Свою жену никак не уломаю. И как на зло, ни на какую другую бабу глаза не смотрят. Стареть стал! — сетует человек, одолевая последний, самый крутой подъем.
Двигатель перегрелся, машина кое-как поднялась в село. К Хасану со всех сторон прибежали ребятишки.
— Где сейчас Аслан? — поднял на руки самого голого, смуглого и кудрявого пацана.
Тот обнял мужика за шею, прижался лицом к колючей щеке человека. Свой отец уехал на заработки в Россию, в далекую Москву. Уже два года прошло, от него ни одного письма… Обещал, когда вернется, купить велосипед сыну. Зачем он? Не надо его! Вернулся бы сам скорее. Взял бы вот так же на руки, прижал бы к груди. И сказал бы:
— Как я соскучился по тебе, сынок!
Мальчонке эти слова заменили бы все бабкины
сказки. Он засыпал бы и просыпался счастливым. Но где застрял отец? Почему его никто не подвезет домой?
И снова смотрят на дорогу внимательные пацанячьи глаза. Сыновьям очень нужно первыми увидеть и встретить своих отцов. Ведь они обязательно вернутся, потому что любят… И мальчишки ждут.
— Аслан вон там! Я его только что видел! — вытащил палец из сопливого носа щербатый, большеглазый мальчуган.
Хасан достал пакет конфет, раздал ребятишкам. Так поступали все. Угощали за отцов. Ушедших и не-вернувшихся. За тех, кто остался навсегда, под крестом, или в чужой постели, за забывших и помнящих, за всех, кому еще повезет вернуться. Главное, чтобы их не уставали ждать…
— Вот здесь он! — открыли мальчишки дверь в дом и, влетев впереди Хасана, закричали звонко:
— А к вам гость! Из самого города! Во!
Хасан вошел в хлипкий домишко, покосившийся во все стороны. Потемневший от дождей и возраста, он почернел изнутри и снаружи и походил на старика, загулявшего в гостях и забывшего о возрасте.
— Отец! Ты? А чего не предупредил? Ну, крутой пахан! Вот джигит! А если б я в горы смылся? — обнял Аслан так, что спина у Хасана захрустела.
— Знакомься! — повернул отца к женщине, появившейся на кухне.
— Это моя жена! Таня!
Женщина слабо кивнула.
— Танюшка! Это ж мой пахан! Я про него много тебе зудел. Так он не стал ждать, сам возник! Ты проходи, присядь. Чего посередине встал? Давай рули к столу! Танюха! Сообрази на стол!
— Сначала пошли разгрузим машину! — вспомнил Хасан.
— Ну ты затоварился! Зачем столько всего? Кучу денег извел. Иль девать их некуда стало? С чего так раскошелился? — не понимал Аслан, отвыкший от отцовской щедрости.
— Лучше вспомни, когда я был здесь в последний раз? Во! Бери и не бренчи! — выносили из машины мешки с крупой и макаронами, сахар и соль, муку и коробки с халвой, печенья и конфеты, пакеты с обновками.
Татьяна растерянно смотрела на кучу привезенного. Только сыпала спасибами.
— Ну, а теперь знакомьте с мужиками! — потребовал Хасан и добавил через паузу:
— Где сыновья ваши? Куда их дели?
Аслан стушевался. Слова застряли поперек горла. Все это время он скрывал, что женился на женщине с детьми. Знал, был уверен, свои не одобрят его выбор. И упрекнут за чужих детей, добавив едкое, обидное: — Иль своих не мог сделать, козел? А тут… Откуда он узнал? Кто им проболтался?
Татьяна с ужасом смотрела на Хасана. Она так много слышала о нем от мужа и ничего хорошего не ждала от его приезда. Она боялась, что этот человек отнимет у нее мужа и заберет его в город, чтоб женить там на молодой, богатой девушке, без детей, с хорошими, знатными родителями. А ее мальчишек оставят в наемных пастухах, заплатив копейки за смертельный риск в горах, где погиб ее муж пять лет назад. Он не удержался на обледенелом уступе и упал в пропасть с громадной высоты. Оттуда не услышали чабаны последний крик человека. Его долго искали селяне. Но волки оказались проворнее. По обрывкам одежды нашли останки, горсть обглоданных костей. Татьяна осталась вдовой и не думала заводить другую семью. Она жила безрадостно и трудно, забыв о себе, растила детей в скудности. И лишь старая мать, жалея дочку, случалось, погладит по голове и скажет:
— Крепись, родная моя! Господь воздает за терпенье и тебя тоже видит, поверь мне!
Татьяна принимала слова матери за добрую сказку, какую рассказывают на сон детям, в утешение и не верила ни одному слову. Да и откуда взялся бы в глухом горном селении мужик недюжинной силы, громадного роста, добрый и ласковый, какой полюбит ее и детей, станет мужем и отцом, покладистым, терпеливым, богатым, а главное, что он холостой.