— Кто ж тебя всему учил?
— Мама и бабуля. Они говорили, что я все должна уметь, если буду плохой хозяйкой, нигде не приживусь, и все переживали, что расту корявой, некрасивой. И только бабушка добавляла, что не в роже счастье, а красивых девок Бог счастьем обходит. Нельзя же все иметь. Вон мой отец был корявым, я в него удалась, как сучок от кривого дерева. Зато он хорошим человеком был. И никто во всей деревне о нем плохого слова не сказал. Мы никому не делали зла и не мешали жить. Вот только невестка попалась нам злая, но и тут не виноваты. Кто знал, что так получится? — чистила Лянка зеркало в прихожей.
— Это верно, человека не по лицу узнаешь. Только жизнь каждого наизнанку вывернет и покажет истинное лицо, уже без маски и притворства. На что красивым был мой Хасан. Когда со мной беда случилась, первым отвернулся. Сказал такое, что небо с овчинку показалось и нечем стало дышать, и жить расхотелось мигом. Злому врагу не пожелаю тех слов услышать. После них все в душе умерло. Я поняла, что он никогда не любил меня. И если б не Миша, ушла б из жизни без сожаленья. А потом, через годы поняла, что ни одна женщина не любит никого больше своего ребенка. И если с ним стрясется беда, уходит жизнь от матери. Ей больше не для кого жить. Мой младший сын в меня пошел. Он ничем не обделен, а старший — мое горе. И плачет душа по Аслану. Мой сынок стал мне чужим. За что беда такая свалилась на меня, сама не знаю. Ночами молюсь за него. Но не слышат на небе, и мучается мой старший, живет, не видя радостей, себе и другим во зло. Я все хотела родить дочку. Но не успела, или не повезло. Вот и будешь за нее. Не пугайся квартирантов, они — чужие, ты, своею стань…
Ляна вытерла слезы и до самого вечера рассказывала Кате о себе и своей семье.
— Мы дружно жили. Не то, что другие, наши деревенские. Никто не пил, не ругался и не били никого. Некогда было. Все работали. Бабуле даже присесть некогда. То в сарае со скотиной возилась, то в огороде. Я в доме управлялась. Уборка, постирушки, готовка, все на мне лежало. Помогала брату на сенокосе. Короче, никто без дела не оставался. Но меня в деревне не замечали. Другие уже с ребятами встречались, со своими, деревенскими. А у меня никого… Наша соседка Наташка, толстуха и лентяйка, а и та не осталась одна. На меня никто не оглядывался. Хотя к брату много ребят приходило, никто не замечал и Борька называл меня недотепой.
— Это за что так? — спросила Катя.
— Он говорил, будто от девки ничего не имею. Как гладильная доска, ни спереди, ни сзади.
— Рано было, мала! У всех по-разному идет развитие. А потом это не главное, — не согласилась женщина.
— Зато бабуля, случалось, нарядит меня в свой сарафан на праздник, какой с молодости в сундуке хранился, платком подвяжет и говорит:
— Красавица наша! Ну, чисто лебедушка…
— Сарафан на мне как на вешалке мотался. Бабуля в девках, что пышка была, куда мне до нее с моими костями. На себя в зеркало не хотелось смотреть. Я в мамку пошла телом. Она тоже дробной была. И кроме отца не знала других мужиков. Без бабьей доли жила, как кобыла работала, никакой радости от судьбы. Ни света, ни просвета, одни потемки. У нас дома, что праздники, что будни, всегда одинаково проходили. Другие хотя б на Рождество отдыхали, веселились. А у нас всегда лоб в поту, а спина в мыле. В постель валились, а не ложились. Но дел не убывало. Все старались вылезти из нужды. Другие спокойно жили. Не рвали задницу на огородах, не вкалывали в праздники, отмечали их, отдыхали и живут не хуже чем мы, все живы и здоровы, никто не помер, не сгорел и не повесился. И только у нас все через жопу. Но почему Боженька всю нашу семью горем наделил? Ни у кого не было светлой доли?
— Скажи, а ты крещеная? — спросила Катя.
— Бабка сказала, что крестили меня зимой, в лютый холод, незадолго до Крещенья Господня. Я очень простыла и еле выжила. Крестные мои тоже померли. От самогонки. Перепились, и к утру их не стало. Первач слишком крепкий был. Так вот и осталась вовсе одна. Ни родни, ни доли, всем Бог обделил, — устало присела на кухне, выронила из рук тряпку.
— Непутево жили вы. По праздникам Господним кто работает? От того наказывались. И сколько ни работали, все не впрок шло. Неужели твоя бабка греха не боялась, ведь Божьи праздники почитать надо!
— Откуда она про них знала? В ее время в церкву ходить не позволяли. Меня крестили крадучись, чтоб никто не видел. А мамка вовсе некрещеной прожила. И ни в кого не верила. Только на свои руки полагалась. Во всем доме одна икона была в бабкином углу. Одна она в пожаре уцелела. Ее Борька себе взял. Когда брата схоронили, невестка не отдала икону. Сказала, что себе на память оставит.