…Вечером 14 апреля крайняя тревога царила в правительственных сферах. Второе после президента лицо в государстве, Эндрю Джонсон, самоустранился от руководства действиями властей в ночь с 14 на 15 апреля. Следующий по рангу — государственный секретарь Сьюард лежал тяжело (и, как думали, смертельно) раненный сообщником убийцы президента. Фактическим главой исполнительной власти в эти часы и дни оказался военный министр Стентон. Именно он начал отдавать приказы, находясь у постели умирающего Линкольна. Стентону подчинялись армия и разведка, тайная полиция и военная цензура. Он осуществлял контроль над телеграфной связью. Для поимки преступника решающее значение имело своевременное оповещение местных властей и населения о происшедшей трагедии. Всякое промедление могло оказаться решающим и позволить заговорщикам уйти от преследования, укрыться в надежных убежищах или бежать за границу.
О. Эйзеншимл и шедшие по проложенному им пути другие исследователи внимательно изучили все телеграммы, посланные военным министром в часы и дни после выстрела в театре Форда. Первая депеша была написана Стентоном не ранее 1.30 ночи, более чем через три часа после убийства, а отправлена из Вашингтона еще через три четверти часа, в 2.15 ночи. Это было очень существенное промедление, помешавшее новости попасть в утренние газеты, которые как раз примерно в два часа ночи начинали печататься в типографиях. Большинство газет не держали собственных корреспондентов в Вашингтоне, а те, которые имели, побоялись бы сообщить без официального подтверждения столь сенсационную новость, как смертельное ранение президента.
В посланной с таким запозданием телеграмме Стентона была опущена самая важная подробность — фамилия Бута, хотя убийцу опознали тут же, в театре Форда. Разумеется, знание фамилии преступника в любом случае облегчило бы его розыски, поскольку дело шло об известном актере. Бут был назван впервые только в депеше, посланной через два часа после первой. Между тем совершенно несомненно, что военный министр от самых различных лиц успел значительно ранее получить сведения о том, что убийца — Бут. Масса последующих телеграмм (за одним исключением), называвших фамилию Бута, не сообщала приметы убийцы. хотя они были отлично известны властям. Любопытно, что имя Бута не упоминал в своей телеграмме, посланной в 11 часов вечера. и корреспондент «Ассошиэйтед пресс» Л. А. Гобрайт. Имя преступника не фигурировало и в более подробной телеграмме, отправленной им в 1.30 ночи. Более того, вскоре после первой телеграммы, переданной в 11 часов вечера, Гобрайт послал другую — совсем непонятную по смыслу. Эта телеграмма была напечатана в утреннем издании газеты «Нью-Йоркская трибуна», 15 апреля 1865 г., в следующем виде: «Наш вашингтонский представитель приказал «остановить» депешу относительно президента. В ней ничего не сообщается о том, правдива или ложна эта депеша». В своих воспоминаниях, написанных в 1868 г. и вышедших в следующем году, Гобрайт предпочел по каким-то причинам говорить о чем угодно, кроме этой непонятной «второй телеграммы». Может быть, потому, что люди, бывшие у власти в 1865 г., оставались на своих постах и в момент подготовки мемуаров.
Между прочим, вскоре после убийства полицейские ворвались в номер, который Бут снимал в отеле «Националь», и нашли среди его вещей неопровержимые доказательства того, что актер был южным разведчиком.
Еще более необъясним случай с Геролдом. Один из детективов, Рош, уже к полночи 14 апреля установил, что Геролд являлся сообщником Бута. А еще 20 апреля — через шесть дней после этого — военное министерство в своих телеграммах и официальных заявлениях называло его по-разному, но всегда неверно: «Гаролдом», «Гарролдом», «Геродом», «Гарродом» и «Герродом», крайне усложняя тем самым розыск.
В ночь с 14 на 15 апреля, поистине видевшую немало труднообъяснимых событий, произошло еще одно странное происшествие. На два часа из-за какой-то неисправности прекратил работу военный телеграф. В печати высказывали подозрение, что заговорщики перерезали провода. Если это так, то число участников заговора было значительно большим, чем это представлялось на суде. Странно, однако, что по прошествии двух часов злоумышленники сами взяли на себя труд снова соединить провода. Никакого официального извещения ни о причинах нарушения связи, ни о самом этом факте не было. Выступавший свидетелем перед юридической комиссией палаты представителей начальник телеграфа майор Экерт сослался на технические причины на передаточных станциях и утверждал, что прекратилась связь лишь по некоторым, но не по всем линиям. Надо добавить к тому же, что это нарушение связи имело место еще до того, как Стентон собрался послать в 1.30 ночи свою первую телеграмму об убийстве президента.
Власти проявили известную оперативность, блокировав к утру 15 апреля почти все шоссейные тракты, которые вели из Вашингтона в разных направлениях, а также все железные дороги — они также могли были быть использованы убийцей и его сообщниками. Впрочем, эти меры все же запоздали. При принятии их исходили из предположения, что убийца находится в столице, тогда как на деле Бут и Геролд были уже в 30 милях от Вашингтона. К тому же в густом оцеплении, которое было постепенно создано военным командованием, имелся один просвет. Это была дорога, ведущая прямо из Вашингтона в селение Порт-Табако, находящееся в 36 милях от столицы, иначе говоря — основной путь в южные штаты, где Бут мог надеяться найти всяческую помощь и содействие. Неохраняемой до 7 часов 15 апреля оказалась как раз дорога, по которой двинулся и, главное, которую скорей всего должен был избрать Бут…
Непонятная оплошность! Ведь это была трасса, многократно использовавшаяся южными шпионами и контрабандистами. Вокруг лежала малозаселенная территория, покрытая большим количеством плохих сельских дорог и топей, в равной мере удобных, чтобы сбивать с толку преследователей. Недаром Бут смог оставаться в этом районе целую неделю, слабо тревожимый погоней. Надо лишь добавить, что в Вашингтоне было отлично известно и об этих особенностях южной части штата Мэриленд, и о том, что тамошнее население сочувствовало Югу, укрывало вражеских лазутчиков. По этому пути заговорщики первоначально намеревались увезти похищенного ими президента (об этом также власти были информированы благодаря показаниям Вейхмана и других лиц). Конечно, если бы Бут не повредил ногу и смог осуществить первоначальный план достигнуть к 4 часам утра 15 апреля Порт-Табако, то утром он уже находился бы на территории Виргинии, далеко опередив преследователей. В этом случае запоздавшее блокирование дороги к Порт-Табако не смогло бы ничего изменить.
Более того, начальник вашингтонской полиции Ричардс, узyав о заявлении конюха Флетчера и, очевидно, сопоставив его с другими имевшимися у него данными, решил, что убийцы бежали в южную часть Мэриленда. Сделав этот совершенно правильный вывод, Ричардс вскоре после полуночи 14 апреля обратился к генералу Огэру с просьбой снабдить полицию лошадьми, чтобы быстро сформировать отряд и послать его по свежему следу. Шеф полиции натолкнулся на категорический отказ, ему было рекомендовано не совать нос не в свое дело. Причины этого отказа понять трудно. Наиболее безобидным мотивом могло быть стремление военных властей сконцентрировать в своих руках всю организацию поиска и заслугу поимки преступников. Неизвестно, консультировался ли Огэр со Стентоном, когда не дал Ричардсу лошадей, но несомненно, что этот отказ лишил власти шанса до рассвета нагнать и захватить Бута и Геролда.
Еще более странный эпизод произошел через неделю с лишним, в ночь на 22 апреля, когда майор О’Бирн случайно напал на след Бута и Геролда, покинувших дом доктора Мадда и перебиравшихся через реку Потомак из Мэриленда в штат Виргиния. Майор послал телеграмму в Вашингтон с просьбой позволить продолжать погоню на виргинской территории. Разрешения не последовало.
Причина на этот раз могла быть одна — очищалось поле для тех лиц, которым военный министр поручил розыск Бута. Главным из них был начальник контрразведки полковник Лафайет Бейкер, которого днем 15 апреля Стентон спешно вызвал в Вашингтон. Надо учитывать, что 20 апреля военным министерством была объявлена награда в 50 тыс. долларов за захват Бута и по 25 тыс. — за поимку Геролда и Джона Саррета. Так что дело шло и об устранении соперника, могущего перехватить столь крупный куш. Однако и здесь много непонятного. В книге, которую Бейкер написал впоследствии, уже находясь в отставке, он утверждал, что, когда он приехал в Вашингтон, ему лишь сообщили общеизвестный факт, что убийцей президента был актер Джон Уилкс Бут. Однако ведь к воскресенью 16 апреля военное министерство знало значительно больше, чем только имя убийцы. Оно имело в своем распоряжении вещи и бумаги Бута, захваченные в гостинице «Националь» (а также пожитки Этцеродта, обнаруженные в отеле «Кирквуд»). Оно получило показания Флетчера о бегстве двух всадников — явно Бута и Геролда — и знало, куда ведут их следы; отчет офицера Роша о Геролде; знало, что соучастником Бута являлся южный разведчик Джон Саррет, что крайне подозрительным является дом его матери, который, вероятно, служил конспиративной квартирой для шпионов Конфедерации, и многое другое. Почему все эти данные не были переданы Л. Бейкеру, трудно сказать, если только он сам, отнюдь не являясь ревностным правдолюбцем, не присочиняет и в данном случае, стремясь преувеличить свою роль в поимке убийцы и, следовательно, в праве на денежную награду. Бейкер уверяет, что генерал Огэр вообще отказал ему в помощи и передаче необходимой информации. Благодаря непонятной ошибке вместо портрета Джона Бута отрядам, преследовавшим преступника, были розданы фотографии старшего брата Эдвина. По крайней мере доктор Самуэль Мадд, лечивший Бута, сломавшего ногу, и впоследствии один из подсудимых на процессе заговорщиков, еще ранее, в апреле, заявил в ответ на вопросы офицеров, что был знаком с актером, но не может узнать его на показанной фотографии.