Энтони Бэкону удалось установить, что связи с Мадридом поддерживал из Лондона португальский дворянин Эстебан Феррера да Гама. Самое важное — португалец проживал в доме доктора Родриго Лопеса, личного врача королевы. Контуры «заговора» обрисовались сами собой. По приказу Эссекса Феррера был арестован. Было предписано вскрывать и просматривать всю корреспонденцию, поступавшую в английские гавани из Португалии. В результате в Сэндвиче у некоего Гомеса д’Авилы были обнаружены письма к Феррере, в которых говорилось о покупке жемчуга, мускуса и янтаря. Сразу же возникло подозрение, что это шифрованные депеши, тем более что д’Авила не мог толком объяснить смысл привезенной им корреспонденции. Д’Авила просил сообщить о его аресте доктору Лопесу. Тем временем к содержащемуся под стражей Феррере был подослан провокатор, который вызвался тайно переслать письмо арестованного Лопесу. И письмо и ответ на него попали в руки Энтони Бэкона. Если верить показаниям Бэкона, Феррера просил Лопеса предотвратить приезд д’Авилы в Англию. Доктор ответил, что он уже неоднократно посылал во Фландрию просьбу не присылать д’Авилу и не пожалеет средств (готов истратить 300 фунтов стерлингов), чтобы добиться этого. Феррере не передали ответ Лопеса, а сообщили, что доктор выдал его. Тогда Феррера в свою очередь решил взвалить вину на Лопеса и рассказал, что они оба — участники заговора и намеревались пустить в ход яд. Однако, по словам Ферреры, отравить предполагалось вовсе не королеву, а дона Антонио. Показания д’Авилы, доставленного в Тауэр, подтверждали признание Ферреры. Д’Авила заявил, что привезенные им письма написаны агентом испанского правительства в Брюсселе Тиноко. Жемчуг, мускус и янтарь означают подарки, которые предполагали предложить сыну дона Антонио как плату за переход на сторону Испании.
Все это пока хотя и было интересно для Эссекса, тесно связанного с доном Антонио, но еще слабо служило главной цели фаворита — подрыву позиции Сесилов. Помог случай. Дело в том, что лорд Берли имел какие-то контакты с Тиноко (был ли тот шпионом-двойником и кого из своих нанимателей стремился одурачить — сейчас уже трудно определить). Известно, что Тиноко просил охранную грамоту с целью приехать в Англию и сообщить лично министру важные сведения. Берли переслал в Брюссель испрашиваемый документ и… приказал арестовать Тиноко, как только тот ступит на английскую землю. При обыске у Тиноко нашли письма, сходные с теми, которые привез в Англию д’Авила, и векселя на большую сумму. Тиноко допрашивал Роберт Сесил, которому не было известно об информации, собранной Энтони Бэконом.
Теперь пришла очередь Эссекса. Он вмешался в следствие по делу Тиноко, принял участие в его допросах и вырвал признание, что арестованный прибыл в Англию с целью завербовать доктора Лопеса на испанскую службу. Это только и требовалось. Эссекс немедленно распорядился об аресте Лопеса и проведении тщательного обыска в его доме. Обыск не дал никаких результатов. Роберт Сесил насквозь видел Эссекса и счел момент подходящим для контрудара. Поспешив к Елизавете, Сесил изложил ей суть дела и те приемы, к которым прибегнул Эссекс, сознательно скрыв уже имевшиеся у него сведения. Максимум, в чем можно было обвинить Лопеса, — это в интригах, которые велись вокруг дона Антонио. Но сам претендент давно уже наскучил Елизавете. Опыт показал, что дои Антонио не имел прочной поддержки у себя на родине. Возможность дальнейшего использования его в интересах английской политики была весьма сомнительной, а просьбы о финансовой поддержке, которыми он часто досаждал Елизавете, выводили из себя скаредную королеву. Поэтому, когда Эссекс явился к Елизавете, его встретил град упреков — как он посмел арестовать личного врача своей государыни, он действовал с поспешностью и безрассудством юноши, а попытки скрыть от министров собранные сведения говорят лишь о его дурных мотивах. Королева не желала слушать никаких извинений и объяснений.
В ярости фаворит покинул дворец и, пришпорив усталого коня, вернулся в Эссекс-хауз. Дело казалось проигранным — но лишь казалось. Эссекс вызвал Энтони Бэкона и сообщил ему: «Я раскрыл опаснейший и отчаянный заговор. Целью заговорщиков является умерщвление ее величества. Осуществить это должен был доктор Лопес посредством яда». Иными словами, Бекону предписывалось добыть признания в этом у арестованных. 18 февраля 1594 г. Феррера под угрозой дыбы показал, что «он имел намерение… чтобы доктор отравил ее величество королеву». Тиноко, боясь пытки, дал такие же показания. Роберту Сесилу, отлично понимавшему, чего стоят эти признания, пришлось задуматься, нужно ли выступать в роли защитника лиц, которых пусть безосновательно, но вполне в духе действий тогдашней юстиции, обвиняли в покушении на жизнь Елизаветы. Сесил счел, что выгоднее будет включиться в мрачную инсценировку, задуманную Эссексом. Когда 24 февраля Сесил и лорд-адмирал Чарлз Говард явились к Лопесу, было решено добиться признания доктора. Ему сказали, что другие подсудимые сообщили о заговоре всё. Несколько недель велись бесконечные допросы. В конечном счете старик признал то, чего от него требовали. Через двое суток состоялся суд. Напрасно Лопес пытался уверять на нем, что все его признания вырваны угрозой пытки. Он и его «сообщники» были признаны виновными и приговорены, как предписано законом, к «квалифицированной» казни.
Сторонники Эссекса умело сыграли на ненависти к иностранцам (Лопес к тому же был принявшим христианство евреем). Казнь «заговорщиков» была встречена одобрительным ревом собравшихся зрителей. Королева, как и Сесил, отлично осведомленная о сути дела, предпочла остаться в стороне, но, возможно, и ее обеспокоила способность партии Эссекса обращаться к разжиганию страстей толпы. Что же касается Сесила, то ему не надо было разъяснять, что свою следующую жертву Эссекс способен найти и повыше, например среди министров королевы, и избавиться от нее уже испробованным способом. Как бы то ни было, внешне Роберт Сесил полностью сотрудничал с Эссексом в расследовании дела и был в составе суда, вынесшего обвинительный приговор. А лорд Берли подготовил даже отчет о процессе, который был издан через несколько месяцев и в котором Филипп II был прямо назван убийцей (в испанских архивах никогда не было обнаружено доказательств вины Лопеса)[190].
Отзвуки процесса Лопеса исследователи находят в «Венецианском купце» Шекспира. Ученые, однако, расходятся, характеризуя отношение великого драматурга к нравственным проблемам, поднятым делом Лопеса, которое оставило заметный след в сознании современников.
Аншлаг в театре «Глобус»
…В субботу 7 февраля 1601 г. в лондонском театре «Глобус» не было пустых мест в ложах, отводимых для знати. Спектакль почтили присутствием молодые дворяне, носившие самые громкие аристократические имена и известные как приверженцы графа Эссекса. Не было недостатка и в энтузиазме, с которым они встречали наиболее драматические повороты сюжета, присоединяясь к шумным аплодисментам партера.
Шла пьеса Вильяма Шекспира «Ричард II». Накануне к актерам лорда-камергера обратились с просьбой снова поставить в театре эту драматическую хронику, шедшую несколько лет назад. Осторожные руководители труппы — в их числе был и Шекспир — не хотели рисковать. Не выдавая своих подлинных опасений, они позволили себе высказать сомнение, привлечет ли зрителей столь старая пьеса. Но просители сэр Чарлз Денвере, сэр Джоселин Перси, сэр Джелли Меррик были слишком влиятельными людьми и, проявив настойчивость, тут же предложили добавить 40 шиллингов к доходу, который будет получен от продажи билетов на завтрашнее представление. Деньги были переданы актеру Августину Филипсу, что положило конец колебаниям труппы, и на следующий день «Ричард II» был возобновлен на сцене «Глобуса»[191].
Эту одну из наиболее известных своих драматических хроник Шекспир создал примерно в 1595 г. Хотя материал для нее он почерпнул из широко известного исторического сочинения Холиншеда, выбор темы был очень смелым шагом (правда, до этого был опубликован «Эдуард II» Кристофера Марло, где тоже речь шла о низложении короля)[192]. Свержение с трона законного монарха, пусть подверженного дурным влияниям, было в Англии того времени взрывчатым сюжетом. Елизавета болезненно относилась как раз к случаю с Ричардом II, которого вынудили отречься от престола и позднее казнили по приказу торжествующего узурпатора Генриха Болинброка. Королева прямо проводила аналогию между этим эпизодом двухсотлетней давности и многочисленными попытками лишить ее саму короны, к чему продолжали призывать Рим и Мадрид. Вскоре после написания трагедии, в 1596 г., была опубликована папская булла, убеждавшая английских католиков поднять оружие против царствующей еретички. Недаром, когда трагедия была впервые опубликована в 1597 г., свыше 150 строк — вся сцена отречения короля — были опущены издателем, опасавшимся вызвать недовольство властей[193]. (Этой сцены не было и во втором издании, в 1598 г. Впервые она была напечатана в 1608 г., через пять лет после смерти королевы.) Критики нередко относят образ Ричарда II к числу лучших созданий шекспировского гения[194]. В трагедии осуждается низложение монарха, но в ней сильны тираноборческие идеи[195].
194
Discussion of Shakespeare’s Histories Richard II to Henry V /Ed. by Dorius P. J. Boston, 1964. P. 19.