В ранее действовавшем УК РСФСР подобного членения на элементы не было. Формулировка интеллектуального критерия исчерпывалась короткой фразой «не мог отдавать себе отчет в своих действиях». Однако и ко времени вступления в силу УК РСФСР (1961) в литературе уже предлагалось в рамках толкования интеллектуального критерия невменяемости проводить различие между неспособностью лица сознавать «фактическую сторону» своих действий и их «общественный смысл». Например, больная душит своего ребенка, полагая, что она его ласкает (непонимание фактической стороны совершаемого); больная сознает, что душит ребенка, но полагает, что делает это для общего блага (непонимание общественного смысла деяния)[17].
С появлением подобного деления уже не только в правовой доктрине, но и в самом законе следует остерегаться слишком упрощенного и формального толкования ставших юридически обязательными формулировок. Так, психически больной с бредом ревности убивает по бредовым мотивам свою жену и затем пытается это скрыть. На первый взгляд может показаться, что больной сохраняет способность сознавать как фактический характер содеянного (понимал, что убивает именно жену), так и его общественную опасность (знал, что за такие действия подвергнется уголовному преследованию, поэтому и пытался их скрыть). Однако необходимо иметь в виду, что при бредовой интерпретации окружающего всегда очень сильно нарушено отображение реальной действительности. «Понимание» фактической стороны своих действий и их общественной опасности является в таких условиях сохранным формально и по существу лишь кажущимся. Это не позволяет говорить о способности к осознанно-регулируемому поведению.
В отечественной судебной психиатрии признано, что так называемый психотический уровень поражения психики несовместим с сознательно-волевым контролем над своими поступками. Такого рода болезненные состояния исключают вменяемость (равно как и дееспособность). Слово «психотический» означает «присущий психозам», т. е. наиболее тяжелым формам психических расстройств[18]. Наличие бреда в структуре психического расстройства свидетельствует о его психотическом уровне.
Невменяемым субъект может быть признан только в отношении конкретных общественно опасных деяний. Вменяемости-невменяемости «вообще» не существует. Встречающиеся в процессуальных документах выражения типа «вменяемость обвиняемого в настоящее время» или «вменяемость свидетеля (потерпевшего)» не соответствуют закону.
Представления о вменяемости (и, следовательно, невменяемости) как о стабильном, постоянно присущем человеку состоянии чреваты неправильной оценкой доказательств и процессуальными ошибками. Например, следователь считает экспертное заключение о наличии у обвиняемого психического расстройства, исключающего вменяемость, необоснованным и противоречащим другим доказательствам, собранным по делу. Согласно последним, до привлечения к уголовной ответственности данный гражданин не находился под наблюдением психиатров, успешно справлялся со своими служебными обязанностями, а окружающие не замечали в его поведении никаких «ненормальностей». Однако экспертные выводы могут оказаться вполне соответствующими действительности, а их несоответствие другим доказательствам — мнимым, если психическое расстройство носило кратковременный характер либо оно началось внезапно, непосредственно перед совершением общественно опасного деяния[19].
Различия между обусловливающими невменяемость кратковременным психическим расстройством и хроническим психическим заболеванием можно продемонстрировать на двух примерах из экспертной практики.
1. Гр-н И., 43 лет, обвиняемый в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью потерпевшего, повлекшего его смерть, проходил стационарную судебно-психиатрическую экспертизу. В процессе экспертизы установлено, что И. рос и развивался нормально. По характеру был спокойным, уравновешенным, никогда ни с кем не ссорился. Женат, имеет двоих детей. Работал лесотехником. Психическими заболеваниями не страдал. Перенес травму головы, после чего некоторое время испытывал головные боли. Алкоголем не злоупотреблял, хотя в последние годы стал хуже переносить спиртное — пьянел от малых доз выпитого. В последнее время у него вновь начались головные боли, появилась общая слабость, ухудшилась память. В день совершения инкриминируемого ему деяния компания из восьми человек, среди которых находился И., распила с утра 200 г водки, затем 0,5 литра вина и еще 0,5 литра водки. Впечатления пьяного человека И. не производил, спокойно беседовал с гр-ном Я. Вскоре после этого бывшие неподалеку люди услыхали громкий крик И.: «враги, враги!» и увидели его с ножом в руке рядом с раненным в шею Я. По показаниям свидетелей, вид у И. был страшный, он громко кричал, замахивался на окружающих ножом, называл их врагами. Будучи связанным, И. молчал, только «дико вращал глазами». Когда его развязали, он пнул ногой одного из освобождавших и ушел. Вечером жена обнаружила И. стонущим на крыльце своего дома. На вопросы он не отвечал, кричал, что кругом враги. В доме лежал на полу и диване, «вид у него был страшный». Издавал при этом странные звуки, но на вопросы не реагировал. Часа через 2–3 пришел в себя, ничего не помня с момента, когда выпивал в компании.
17
19
Сказанное не означает, что заключение экспертов-психиатров вообще не нужно сопоставлять с другими доказательствами. Такое сопоставление необходимо в силу требовании процессуального закона об оценке всех доказательств в их совокупности. К тому же во многих случаях оно весьма полезно по существу.