Защита моя приходит к концу. Я представил вам баланс улик и оправданий и, доказав явный пассив обвинения, установил полный актив подсудимой. Приближается роковой момент постановления вашего приговора; но, убедившись доводами защиты, вы, быть может, все-таки в раздумье встанете перед вопросом: кто же, кто отравил Н. Максименко? Существует старинное классическое правило, что наиболее вероятный преступник тот, кто в преступлении этом более заинтересован. В чьем интересе было преступление, разумея интерес в широком смысле -- материальном или нравственном.
Я старался доказать перед вами отсутствие всякого мотива к этому преступлению у А. Максименко, у которой в прошлой жизни не было повода ни к ненависти, ни к страстному желанию избавиться от мужа, для которой смерть мужа была несчастьем.
Как бы сознавая, в каком страшном противоречии стоят подсудимые с приписываемым им преступлением, насколько невероятен мотив его, прокурор сделал попытку примирить это противоречие, назвав подсудимых "преступными детьми", продуктом развращенной современности. Попытку прокурора нельзя признать удачной, а употребленный им термин правильным. Действительно, современная позитивная школа уголовного права в Италии, при изучении человеческой преступности и ее факторов, антропологических и социальных, выделила целую категорию "преступных детей", как разновидность современного "преступного человека". Их преступность -- продукт наследственности, воспитания и социальных условий. Дети профессиональных воров и пьяниц, подкидыши, незаконнорожденные, ютящиеся под мостами, в трущобах, и вертепах, они создают собой контингент, обильно комплектующий ряды будущих преступников. Сначала попрошайки, нищие, затем -- мелкие карманные воришки, еще дальше -- постоянные рецидивисты, они, ступень за ступенью, быстро спускаются по лестнице человеческого падения, вытравив в душе последние проблески нравственного чувства, обращаются в нравственных безразличников, способных, в конце концов, на самое чудовищное и вместе нередко бессмысленное злодеяние... Вот что такое "преступные дети"... Объясняет что-либо этот термин в нашем деле, приложим ли он к подсудимым, выросшим в патриархальной семье! в коротком прошлом которой ни одного пятна, ни одного проступка? Да, это дети, но не преступные -- несчастные, замученные дети!
Но кто же другой мог иметь интерес в смерти Н. Максименко? Бурыкова, Гребенькова? Конечно, нет. Но есть два лица, для которых смерть Н. Максименко могла представлять известный интерес. Одно из этих лиц -- родной брат умершего, Антонин, который знал о приобретении Николаем всего состояния, который так поспешно утвердился в правах наследства к этому стотысячному состоянию и предъявил даже иск к товариществу Дубровиных об отчете и дивиденде. Другое лицо -- Варвара Дубровина -- теща, одна из типичнейших и несноснейших в мире тещ. О неприязненных чувствах ее к зятю шла уже речь. Не по сердцу был теще зять, и постоянное глухое недовольство ее прорывалось иногда бурными сценами; а когда Варвара Матвеевна почувствовала, что она, вдова первой гильдии ростовского купца Дубровина, в этом доме ничто и что новым хозяином стал -- кто же? -- ее вчерашний приказчик, конечно, не примирению ее с зятем это могло способствовать. Мне возразят: да ведь ни Антонина Максименко, ни Варвары Дубровиной 18 октября в доме не было! Да, их действительно там не было. Варвара Матвеевна даже слишком долго отсутствовала, уйдя еще 17 вечером и возвратившись 19 днем, когда зять ее был уже на столе... Но, господа, кроме виновников физических, непосредственно преступление совершающих, закону известны и виновники интеллектуальные -- подговорщики, подстрекатели... - И, если вспомнить отношения лиц, остававшихся в квартире Максименко в ночь на 19 октября, то разве немыслимо предположение, что руки истинного убийцы, которому был интерес в этой смерти, могли быть удлинены другими, преданными руками? Я далек от мысли обвинять кого-либо в убийстве Максименко, но я хотел только высказать, что если следственная и обвинительная власти в поисках за виновными указателем избрали соображение "интереса", то нельзя не сознаться, что в этом отношении следственный розыск не был исчерпан и следствие ухватилось прямо за готовый шаблон: отравлен муж, значит -- женой.
Но остается еще Резников... Есть, господа, теория, нечто вроде адвокатской заповеди: защищая одного подсудимого, не обвинять, не набрасывать тени на другого. Этой ложносентиментальной теории я не сторонник; я думаю, что истина имеет свои права, что истина -- дороже и, прежде всего, что ее нельзя топтать ногат ми из ложного чувства сожаления. И если бы я видел в этом деле сколько-нибудь серьезные улики против Резникова, я первый бы стал говорить здесь о его виновности. Но сделать это я по совести не могу: таких улик против Резникова я не усматриваю.
Я не ответил на естественно возникающий вопрос: кто же отравил Н. Максименко -- потому что не в силах на него ответить. Но это не должно смущать вас, господа присяжные, как судей. Помните, что на обязанности вашей не лежит вовсе разыскание преступника, это функции других органов государства, задача ваша более узкая? Суд коронный вас спросит: если преступление совершено, то виновны ли в нем преданные суду, заподозренные люди? За рамки этой задачи вы не должны, вы не вправе выступать.
Итак, духовно сосредоточившись на всем виденном и слышанном, спросите ваш ум и вашу совесть: достаточно ли тех мелочных, ничтожных, данных, с которыми выступила обвинительная власть, для осуждения обвиняемых в этом тяжком преступлении?
Старый, дореформенный суд, разрешая уголовные дела, мог постановлять троякие приговоры: обвинительный, оправдательный или, наконец, при недостаточности улик, оставляющий подсудимого в подозрении. Новый наш суд не признает этой третьей формы приговора, он не знает середины между невинностью и виновностью. И когда присяжные говорят "виновен", этот ответ должен выражать полное их убеждение в вине подсудимого; когда они отвечают "нет", такой ответ включает как убеждение в невинности, так и сомнение в виновности. И если вы не убедились в естественной смерти Н. Максименко, то неужели путь к обвинению не будет заслонен перед вами целым лесом, целым бором дремучих сомнений? А сомнение нельзя обходить стороной, проселком: нужно или победить его, или ему подчиниться".
Вы -- не оракулы, вы судьи -- разумные оценщики, решители важнейшего жизненного вопроса по правилам логики, указаниям житейского опыта и голосу совести. Не гадать отгадывать призваны вы сюда, а творить великое, ответственное дело -- суд творить его сознательно и с полным, непоколебимым убеждением.
Деятельность судьи один выдающийся современный мыслитель русский сравнивает с деятельностью историка. Как историку для крупных выводов и заключений нужны крупные, веские факты, так и для судьи в его решении необходимы твердые, бесспорные данные. Разница между судьей и историком не в целях -- раскрытие истины -- и не в средствах -- факты и логические мышления. Разница только в результатах убеждения. Ошибись историк, заклейми он едким упреком или клеветой позорной память великого человека -- беда невелика. На такой приговор всегда допускается бессрочная апелляция к потомству: другой историк, "пыль веков от хартий отряхнув", может исправить ошибку. Но от приговора судейского прямо зависят честь, свобода, жизнь подсудимого. За ошибку, за опрометчивость судьи невинный может поплатиться слезами, страданиями, кровью!
Довольно и так было и слез, и страданий! Три года назад она была счастлива, любима, богата, здорова, цветуща... Взгляните же, что сталось с ней теперь: несчастна, одинока, разорена, обесславлена, заточена "в тюрьму, где стала жертвой неумолимого недуга, и, пережив. уже однажды невыразимые муки ожидания судебного приговора, с немым, окаменелым ужасом снова ждет решения своей горькой доли!
Господа! Один римский император, подписывая смертный приговор, воскликнул: "О, как я несчастлив, что умею писать!" Я уверен, что старшина ваш, подписывая приговор оправдательный, будет чувствовать иное -- он скажет: "Как счастлив я, что умею писать!". Такого приговора я прошу, я ожидаю от вас как защитник, как человек, как гражданин!
Присяжные заседатели на вопрос о факте преступления ответили положительно. На вопрос о виновности в его совершении жены Максименко и Резниковым - отрицательно, вследствие чего оба подсудимых были оправданы.