На основании ряда разговоров, связей и заданий, которые давались Рыковым, Бухариным, Гамарником, Розенгольцем, Яковлевым, Антиповым, Рудзутаком, Ягодой, Варейкисом и целым рядом других людей, для меня стало ясно, что право-троцкистский центр в это время базировался, главным образом, на военной помощи агрессоров. Это было общей позицией и для троцкистов, и для правых, и для националистических организаций, в частности, для украинской националистической организации. Это означало: подрыв оборонной мощи Советского Союза, подрывную работу в армии и оборонной промышленности, открытие фронта в случае войны и провокацию этой войны. Это означало расширение связи с агрессивными антисоветскими элементами за границей, это означало согласие на расчленение СССР и на компенсацию агрессора за счет окраинных территорий СССР. Наряду с этим у право-троцкистского центра существовал вариант захвата Кремля.
Вышинский. В каком году это было?
Гринько. Разговоры об этом велись на протяжении 1935-1936 годов. Об этом говорили все время. Может быть, это было и раньше.
Террористические настроения, и не только настроения, а террористическая работа у право-троцкистского центра, несомненно, имели место.
Мне известны две попытки подготовки террористических актов, которых в обвинительном заключении нет и о которых я должен здесь суду рассказать.
Вышинский. Расскажите о террористической деятельности.
Гринько. В этот период террористическая работа была одним из основных орудий в общем арсенале борьбы против Советской власти.
Вышинский. От кого вы об этом узнали?
Гринько. От Рыкова, Яковлева, Гамарника, Пятакова...
Вышинский. А из числа обвиняемых по настоящему делу?
Гринько. От Рыкова я знал, что это — террористическая организация. Когда Рыков знакомил меня с характером этой организации, он мне сказал, что террор включен в программу.
Вышинский. Подсудимый Рыков, вы подтверждаете показания Гринько?
Рыков. Подтверждаю.
Вышинский. Гринько, откуда пришли эти террористические установки?
Гринько. От Троцкого. Я об этом знал от Гамарника.
Вышинский. Расскажите конкретно о фактах подготовки террористических актов, которые вам лично известны.
Гринько. Хочу сказать о двух подготовлявшихся, но не осуществленных террористических актах. Это относится уже к последнему периоду, примерно, к первой половине 1937 года, связанному с начавшимся разгромом заговорщических организаций. Когда прошел процесс Пятакова и других, в право-троцкистском центре, особенно после февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) в 1937 году, была большая растерянность. Тогда мне рассказывал об этом Гамарник, причем он ссылался на то, что он советовался об этом ранее с Рыковым и Бухариным. Тогда стоял вопрос о том, что должно быть сделано что-нибудь чрезвычайное для того, чтобы спутать карты и задержать то наступление на заговорщиков, которое вели в этот период партия и органы НКВД. После февральско-мартовского пленума ЦК в кругах заговорщиков была поднята кампания против Ежова, в котором концентрировалась целеустремленность и собранность партии по разгрому заговорщиков. В право-троцкистском центре эта кампания шла по двум направлениям: с одной стороны, — дискредитировать Ежова и его работу внутри партии, оклеветать его; ставился также прямо вопрос о необходимости убрать Ежова как человека наиболее опасного для заговорщиков.
Вышинский. Что значит убрать?
Гринько. Убрать — это значит убить. Мне от Гамарника было известно, что Якир и Гамарник поручили троцкисту Озерянскому, который работал тогда в Наркомфине, подготовку террористического акта против Ежова.
Вышинский. Озерянский работал под вашим непосредственным начальством?
Гринько. Да. Он был начальником Управления сберегательных касс.
Вышинский. Он участвовал в вашей организации?
Гринько. Участвовал. Я знал это от Гамарника, но прямых связей по подготовке террористического акта у меня с ним не было.
Вышинский. А по другим контрреволюционным делам?
Гринько. По подрывной работе в Наркомфине связь была.
Вышинский. Озерянский подходящий человек для подобного рода преступлений?