– Ага, меры, – заторопился Парфенька. – Воду надо другую. Я пока ведром зачну таскать, ладно? Крантик откручу, спущу малость, а сверху стану доливать свежей.
– Чем ты, слушай, дольешь, умная твоя голова?
– Ведрами. У Витяя есть, он запасливый. А вы поезжайте скорее в Ивановку, пожарную машину возьмите.
– Па-ачему, слушай, я в Ивановку, а ты здесь?
– Так ведь, это… не дадут мне, а вы начальник… товарищ этот…
– Браконьер – товарищ? Нашел товарища. Друг еще скажешь, да?
– Нет, гражданин… этот… Сидоров-Нерсесянов.
– Нерсесян! Все перепутал, пенсионная книжка. На чем я поеду? Смеешься, да?
– На велике, тут же близко. А взад – на машине. Вот нате, берите. Да скорее поезжайте, не думайте лишнего – задохнется же! – Сунул ему свой велосипед, подтолкнул в плечо и кинулся к машине за ведрами.
Сидоров-Нерсесян не привык к такой бесцеремонности, помотал головой, осуждая бестолкового браконьера, однако послушался и вывел велосипед на взгорок. Прежде чем сесть, оглянулся сверху и увидел Парфеньку уже бегущим от залива с двумя полными ведрами в руках, жестяным и резиновым. Быстрый человек, хоть и нарушитель. Почему-то жалость к рыбе проявил, хотя не должен проявлять: браконьер же!
Кривоносый ивановский пожарник сперва отказал в машине, не понимая со сна, зачем для пойманной рыбы, к тому же одной-единственной, целая цистерна воды, но когда узнал, что рыба пока без конца и поймана лишь частично, вскочил за руль, хлопнул дверцей и покатил к заливу, позабыв про инспектора. Будто его совсем не было и кривоносый пожарник сам догадался спасти рыбу. Такой негодник, слушай. Никакого уважения к начальнику. Ну подожди же!
Сидоров-Нерсесян оседлал велосипед, приподнялся и всем шестипудовым весом нажал на педали. Не уйдешь, сукин сынок!
За деревней, на ухабистой полевой дороге он нагнал ковыляющую по-утиному красную машину, погрозил кабине кулаком и вырвался вперед..Чтобы какой-то лежебокий пожарник, слушай, обгонял советский рыбнадзор – не будет такого происшествия, понимаешь!
Парфенька встретил его с ликованием.
– Ну молодец, начальник! Спасибо! На велике машину обогнал, а! Ближе, ближе подъезжай! – закричал он пожарнику, показывая рукой на водовозку и забегая вперед, чтобы заслонить лежащее на траве тело рыбы: наедет ненароком, бестолочь.
Пожарник ловко поставил свою машину рядом с водовозкой и выскочил смотреть чудо, но Парфенька погнал его работать:
– Потом наглядишься, потом. Живо скачивай воду в нашу цистерну. А вы, гражданин начальник, берите шланг водовозки. Как я кран отверну, так поливайте рыбину на берегу. Чего зря воде пропадать. Ну, с богом!…
В несколько минут они слили «старую» воду из водовозки на заблестевшее в траве тело рыбы, закачали ей из пожарной машины, свежей, и пожарник отправился на экскурсию, охая и качая головой в форменном картузе, а Сидоров-Нерсесян сел на подножку водовозки покурить. Задымив «казбечину», он протянул коробку Парфеньке. Тот помотал заячьим малахаем:
– Не привержен.
Сидоров-Нерсесян сдвинул на затылок мотоциклетный шлем:
– Ты, может, и не пьешь?
– Не пью. Я только чай люблю, гражданин начальник. И еще квас. Хотел сюда захватить холодненького, с вечера в термоске припас, да забыл в торопливости. Лучше кваса напитка нету.
– Какой же ты, слушай, браконьер, если не куришь, не пьешь, ничего другого не делаешь? И рыбу жалеешь?
– Завсегда жалею.
– А ловишь?
– Всю жизнь ловлю. Судьба такая, чтобы ловить. А вы меня ловите, по своей должности…
– Му-удрец! Все вместе поставил: меня, себя, рыбу… Я не тебя ловлю, слушай, я – рыбнадзор, обязанности выполняю, долг. Высокий гражданский, понимаешь, долг. Я – персонал, слушай!
– Это мы понимаем. А только зачем нас гонять, когда все одно ей жизни нет? Вон «Химмаш» недавно свою гадость в Волгу спустил, директора сняли. Эх, гражданин начальник!…
– Чего «эх», чего «эх», слушай! Если завод нарушает, и ты должен нарушать, да?
– Не нарушал я. Мне же много не надо, я же для народу…
– Все мы, слушай, для народа, а разберешься в последовательности – против. И ты первый.
V
К шести часам в утреннюю перекличку ивановских петухов ввязались весело собаки, деревянно застукали калитки и двери, чаще зазвучали людские голоса, потом затрещали мотоциклы и мопеды, заурчали грузовики и тракторы – деревня собиралась на колхозную работу.
Парфенька, любивший эту трудовую музыку, лежал на траве у водовозки и блаженствовал, пока не уловил на самом распевном месте сбой и короткое замешательство. Он насторожился: слишком уж резко выделилась железная трель мотоциклов. Но вот оглашенно завизжали и мопеды, взревели, давя голоса людей, тракторы, завыла сирена второй пожарной машины, и весь этот гремучий базар угрожающе-стремительно стал нарастать. Парфенька вскочил:
– К нам грянули!
– Ну и что? – Сидоров-Нерсесян нехотя встал с подножки машины. – Экскурсия, может быть? Может. И если граждане хотят…
– Они же напугают ее; растопчут!
– Не бойся, слушай. Она сама любого гражданина напугает. Вот увидят ее и назад побегут. – Но все же поманил пальцем кривоносого пожарника, собравшегося уезжать: – Подожди, слушай. Вода у тебя осталась?… Тогда приготовь шланг. Если будет нарушение, пустишь струю.
– На людей? Не имею права.
– Я отвечаю, слушай. Ты включи, я сам направлю. Нельзя, слушай, губить народное добро. Так, Шатунов?
– Истинная правда, начальник. Спасибо вам, век не забуду! Вот, вот они, вороны!
На бугор выскочили два пламенных сверкающих мотоцикла «Ява» и один шустрый, тоже красный и хромированный мопед. Их всадники на миг застопорились, и один из-под ладони, как богатырь с известной картины, поглядел на люцерновую луговину и машины перед заливом.
– Здесь! – крикнул он, и все трое с треском покатились вниз, к рыбе.
Сидоров-Нерсесян с Парфенькой встали у водовозки, прикрывая рыбу, но с бугра вылетело еще несколько мотоциклов и мопедов, потом покатились велосипедисты, затем взгромоздились четыре трактора «Беларусь» с навесными культиваторами и сеноуборочными орудиями, вторая пожарная машина и два бортовых «газона» с народом, бежал, обливаясь потом, пеший люд. В несколько минут берег залива был затоплен техникой и людьми, которые сразу же бросились к чудо-рыбине.