Потом опять залилась крупная Алла, да насмешливо, издевательски:
IX
Чайкин, с арифмометром в одной руке и с папочкой канцелярских «дел» в другой, переходил в кабинет первого замдиректора и в коридоре встретил бегущую Дусю.
– Где тебя носит, подружка? Шеф горит белым огнем, а она где-то бегает!
– Не где-то, а доску передовиков в колбасном оформляли.
– Столько времени?
– Покрасивше хотелось написать, а красной краски нет, в магазин пришлось идти. – Она открыла перед ним дверь своего предбанника и поразилась: – Боже, поют!
– «Не искушай меня без нужды…» – летело из кабинета директора доверительно.
– Сережа, зачем ты их пустил?
…Разочарованному чужды
Все обольщенья прежних дней.
– Там и концерт и лекция сразу, – сказал Чайкин. – Лектор по микрофону шпарит, а микрофон включить забыли. Шнур под столом лежит. Вот деятели!
– Зачем ты их пустил?!
– Я что, твой заместитель по строевой части?
– Прости, Сережа, но я ничего не понимаю. – Дуся сжала руки, нервно хрустнула пальцами. – Правда, он вчера сам разрешил заходить в любое время, но ведь по делу!
– Вот они и заходят. Нынче у всех дела, и у всех разные. Давай садись на свое место и разделяй посетителей на два потока: одних к нему, других ко мне. Все равно каких.
– Что же это делается, господи!
Чайкин пошел устраиваться в новом кабинете, а Дуся решила выдворить самодеятельных артистов. Но они уже выходили сами во главе с сияющей Серебрянской.
– Порядочек! – торжествовала она, помахивая только что подписанной Ручьевым бумагой. – Теперь махнем в Ивановку и устроим платный. – Увидела через открытую дверь кабинета Чайкина, сделала ему ручкой: – Привет героям экономического фронта!
Они вывалились в коридор, шумные, неудержимые, и идущая навстречу Нина Башмакова опасливо уступила им дорогу. Но в кабинете первого зама сразу воспрянула:
– Тебя повысили, Сережа?
Он озабоченно поглядел на ее тощую денежную сумку:
– Ты чего пустая?
– Подпись не сошлась: хвостик на образце загнут вверх, а на чеке вниз, и не дали. И что это Анатолий Семенович так, вверх, так уж вверх бы держал все время!
– Не удержал Анатолий Семенович, скрутили. Заполняй новые, а то не успеем. – Он увидел в приемной возбужденную Смолькову, которой заступила путь в директорский кабинет Дуся, вышел помочь. – Вы что, Смолькова, не слышите, что директор занят?
Та сразу вспыхнула:
– Вы на меня, товарищ Чайкин, голос не повышайте, я по неотложному делу. Школьники не виноваты, и я не виновата, сами отвечайте. Просила письменное распоряжение – не дали, а теперь всю вину на меня, да? Кто у вас разберет, где лом, а где нужный механизм. Мясорубки заржавели, краска облупилась – думали, старые, давно списанные…
– Зайдите попозже, сейчас не до этого, – сказал Чайкин, провожая ее до двери.
А в дверях уже были два новых посетителя: сам Башмаков и его пожарник. Оба одеты по форме, даже в касках.
– Привет начальству! – не удержался Чайкин. – Давно не виделись, тоскуем, понимаешь.
Башмаков проигнорировал насмешку будущего, извини-подвинься, зятя, чтобы не обострять понапрасну отношений, прошел к цилиндрической, окованной черной жестью печке, открыл дверцу.
– Так и есть, не опечатана. – Строго поглядел на своего пожарника, решил: – Составим акт и оштрафуем.
– Кого? – удивился Чайкин. – Вы же здесь работали!
– Не имеет значения, понимаешь, поскольку я на другом объекте. Порядок должен быть. Отопительный сезон кончился, и, извини-подвинься, баста. Я вам не прежний начальник, который распустил массы: топят печки, когда хотят. Сейчас, извини-подвинься, лето – не позволю. Состоится зима – топи, понимаешь, поскольку такая установка и холодна Я наведу порядок.
– Навел уже, – усмехнулся Чайкин, направляясь в свой временный кабинет. – Так навел, что не разгребешь.
Башмаков и тут сдержался, сказал только повелительно пожарнику:
– Составим акт и опечатаем все печки на комбинате. Все до одной!
– Надо бы проверить трубы, – посоветовал тот.
– Проверим, понимаешь. Все до одной проверим. И если неисправны, извини-подвинься, развалим.
И ушли, стуча сапогами в лад, как в строю.
Нина стояла пунцовой от смущения: дома отец был нормальным человеком, он даже «понимаешь» и «извини-подвинься» говорил редко, но едва оказывался в служебной обстановке, сразу превращался в такого вот дуба. Он верил, что начальник должен быть именно таким, иначе это не начальник или не настоящий начальник. Он даже Балагурова осуждал за склонность к шутейности, хотя почитал должность первого секретаря райкома и знал, что Балагуров честен, распорядителен, деловит и соответствует занимаемой должности.
– Давай, Сереженька, завтра же распишемся, а то что-нибудь случится, – сказала Нина. – Вы совсем не выносите друг дружку, и сердце у меня беду чувствует. Распишемся и станем жить отдельно.
– Неужто с ним! В одну телегу впрячь не можно вола и трепетную лань…
– Это ты – лань? Хвастун. Но я все равно тебя люблю, Сережка. Поцелуй меня, пожалуйста. – И подставила маленькие, сердечком, губы.
Чайкин улыбнулся, поглядел на открытую дверь и покачал головой.
– А ты тихонечко, – Нина подалась к нему, вытянув шейку.
– Новый посетитель, не видишь.
В приемной топтался старик Чернов, что-то втолковывая Дусе и показывая на директорскую дверь.
– Подгребай сюда, дядь Ваня! – крикнул Чайкин и пересел от Нины в кресло хозяина кабинета.
Степенный рыжеусый Чернов, с фуражкой в руке, вошел неспешно, остановился в двух шагах от стола, приветственно кивнул пепельной от седины головой:
– Добрый день, молодой начальник. Карахтером не сойдемся?
Чайкин засмеялся, протянул через стол руку:
– Здравствуй, Кириллыч. Ишь, какая рука-то богатырская – молодец! А сойдемся или нет, не знаю. Какой характер покажешь?
– Оно, конечно, так: от самого себя много зависимо, но опять же и другая сторона свой резон имеет. Вот привез вам мяса говяжьего пять тушек: четыре коровьи, одну бычью. Директор Мытарин Степан Яковлевич послал. Сказал, срочно. Приезжаю, а у вас склад второй час на обеде, послали к мастеру – он, мол, распорядится, Куржаком звать. Ладно. Нам что ни поп, то батька. Нашел того Куржака – в комбинезоне стоит, в беретке, как дамочка, и орет по телефону на весь цех про какие-то мясорубки. Я стою жду, а он подхватился, вылетел во двор, вскочил в кабинку порожнего грузовика и укатил. Сказали, на пристань. Может, и правда туда, бог вас знает.