Узнать о том, будут ли на широко разрекламированной презентации Талиб и «хлопковый Наполеон», прокурору не удалось, но один неожиданный гость, не числящийся в списках приглашенных, объявился в Ташкенте накануне торжества. Хуршид Азизович точно знал, что тот обязательно будет присутствовать в «Лидо» и всячески будет использовать прессу и телевидение, чтобы заявить о своем возвращении в Узбекистан.
Человеком, попавшим сразу с корабля на бал, оказался Сухроб Ахмедович Акрамходжаев, Сенатор, освобожденный из-за недостатка улик из известной московской тюрьмы «Матросская Тишина». О восторженной встрече, организованной Миршабом в аэропорту, жертвенном баране, зарезанном чуть ли не у трапа самолета, прокурору доложили тотчас.
В день презентации начальник отдела по борьбе с организованной преступностью Уткур Рашидович сказал прокурору Камалову, словно читал его мысли:
– Сегодня на открытие банка слетаются отовсюду гости, даже из-за рубежа, чует мое сердце, что он станет яблоком раздора для многих. Слишком лакомый кусочек, лежит готовенький на блюдце с голубой каемочкой. Найдутся горячие головы, которые раструбят, что лучший в Узбекистане банк принадлежит инородцу, и под Шубариным может зашататься кресло управляющего, эта карта сегодня, увы, повсюду срабатывает безотказно. По крайней мере, если палки ставить в открытую не решатся, то и помогать гласно поостерегутся.
– Ты считаешь, что его банк может глянуться Сенатору или Миршабу?
– А почему бы и нет, но кроме них и тех, кого еще мы не знаем, есть и хан Акмаль. Вот ему при его амбициях банк нужен будет позарез.
– А Шубарин? Ведь он вроде в дружбе с ними? – спросил Хуршид Азизович, догадываясь, каким будет ответ.
– Времена нынче другие. Дружба дружбой, а табачок врозь. Мавр сделал свое дело и может уходить. Но Шубарин не тот человек, чтобы легко уступить свое дело, тем более, как мне кажется, банк – мечта его жизни. Вот отчего я чувствую, что со дня открытия «Шарка» работы у прокуратуры прибавится.
В вечернем, ночном выпусках телевизионной программы новостей Хуршид Азизович внимательно просмотрел кадры, посвященные презентации, и даже записал их на видеомагнитофон. Отметил про себя, что открытию банка телевизионщики посвятили чересчур много времени, хотя обширный материал пошел на пользу прежде всего ему, Камалову. С нетерпением он ждал и выпуска утренних газет. Эти, видимо, тоже не пожалеют страниц, ведь газетчиков и телевизионщиков в «Лидо» угощали, что называется, от пуза, шампанское лилось рекой. Для них даже специально накрыли столы и им, как и всем высокопоставленным гостям, вручали памятные подарки. Шубарин давно знал, что с прессой лучше дружить. Но пресса уже целый месяц выражала восторги по поводу предстоящей презентации, ибо Шубарин, не скупясь, заплатил крупные суммы многим столичным газетам за размещение рекламы своего детища – банка «Шарк». По едкому замечанию прокурора Камалова, современная пресса все больше уподобляется блудливой женщине: если она раньше подпевала только государству, ибо являлась его содержанкой, то теперь, долго не думая, пересела на колени предпринимателям и готова петь дифирамбы только щедрым рекламодателям. Обе стороны поняли это и без заключения брачного контракта, а читатель как был, так и остался в дураках.
Прокручивая в замедленной съемке кадры торжества в «Лидо», прокурор Камалов внимательно вглядывался в лица гостей. Произвел впечатление на всех собравшихся, да и на самого Хуршида Азизовича гость из США, некто Гвидо Лежава, видимо, старый друг Японца, прекрасно говоривший по-русски. Он сразу объявил, что сию минуту подпишет чек в 375 тысяч долларов, на такую сумму заокеанский гость покупал акции банка «Шарк». Жест бизнесмена, передавшего на глазах миллионов телезрителей чек Шубарину, вызвал в «Лидо» шквал аплодисментов, не удержался и прокурор, он подумал, что если так пойдут дела у узбекских банкиров, то проблемы республики решатся в ближайшие годы.
На приеме в «Лидо» мелькали знакомые прокурору лица из прежней и новой власти, многих находившихся раньше у руля людей телезрители после завершения «перестройки» впервые вновь увидели на экранах. Были люди с верхних этажей Белого Дома, министры, но чаще других в кадрах мельтешил Миршаб, то один, то тенью, следовавший за Сенатором. Сухроб Ахмедович после тюрьмы показался постройневшим, энергичным. Людям, не знавшим его, Акрамходжаев в ультрамодном шелковом костюме, видимо, казался артистом – столь элегантно он выглядел. Как и предполагал прокурор, Сенатор воспользовался присутствием телевидения на банкете и дал небольшое интервью. Но тон его выступления удивил Ферганца: бывший заведующий отделом административных органов ЦК говорил мягко, непривычно долго подбирая слова, а на провокационный вопрос, касавшийся нынешней прокуратуры республики, ответил сдержанно. Заявил, что он ни к кому не имеет претензий, мол, время трудное, переломное, и враги, пользуясь случаем, оговорили его.
Камалов ожидал, что Акрамходжаев, как и хан Акмаль на суде, воспользуется случаем и попытается обвинить прокуратуру и его лично в своих бедах. Конечно, прокурор понимал, что это заявление – только для публики, такая позиция позволяла Сенатору сделать попытку вернуться в строй – ведь если произошла ошибка, значит, надо восстановить человека во всех правах, вернуть должность, а пост он занимал ох какой высокий, курировал работу самого прокурора республики. Далеко метил Сухроб Ахмедович, в душе он, конечно, догадывался, что прокурор Камалов видит в нем только преступника, убийцу, и будет искать новые факты, чтобы отправить его за решетку. Перегоняя презентацию взад и вперед на видеомагнитофоне, Камалов понимал, что телевидение сослужило ему добрую службу.
Утром, когда он, просмотрев газеты, делал выписки из наиболее интересных статей – журналисты действительно расстарались, – раздался телефонный звонок.
– Что-то я вас вчера не заметил среди именитых гостей в «Лидо»? – пошутил, поздоровавшись, начальник уголовного розыска республики полковник Джураев.
– На празднике жизни, где другие пьют шампанское и щеголяют в шелковых костюмах от Кардена, нам уготована роль мусорщиков. Они заваривают кашу, нам ее расхлебывать, – в тон ответил Ферганец, но на другом конце провода собеседник, вдруг резко, без перехода, сменив интонацию, сказал:
– Да, некоторые еще и не проснулись после грандиозного банкета, а у нас уже возникли проблемы.
– Какие? – встрепенулся прокурор, он почему-то решил, что Сенатор все-таки что-то выкинул на торжестве, воспользовался случаем.
– Не телефонная история, лучше я сейчас подъеду, – ответил полковник, и разговор оборвался.
Эркин Джураевич весьма кстати положил трубку, ибо, услышав его последнее слова: «Это не телефонная история, лучше я сейчас подъеду», – Газанфар Рустамов, занимавший кабинет этаком ниже, прямо под прокурором Камаловым, подсоединившись к его телефону, очень пожалел, что не сделал этого на две-три минуты раньше. Его очень заинтересовало, кто же это сейчас явится по срочному делу на четвертый этаж. Но проследить не удалось: его самого затребовали «наверх», к одному из замов прокурора, и он просидел на экстренном совещании почти полтора часа. А когда он, выскочив первым, заглянул в приемную, Камалова в прокуратуре уже не было. А спрашивать у его помощника, кто был на приеме, куда отбыл шеф, – бесполезно, такие порядки осторожный Хуршид Азизович ввел с первого дня появления в должности. Расстроенный Газанфар чувствовал, что проворонил какую-то важную информацию. А жаль! Вчера по телевизору он увидел, как Сухроб Ахмедович давал интервью. Значит, уже на свободе, и завтра-послезавтра наверняка потребует с отчетом, ведь он никогда не простит Камалову ни тюрьмы, ни потери должности, положения, и в этой борьбе, конечно, не будет ничьей.