Аксай после ареста его хозяина, личного друга и советчика Шарафа Рашидова, директора агропромышленного объединения, дважды Героя Соцтруда, депутата Верховного Совета, лауреата многих премий, откликавшегося на кличку «Наш Сталин», которого многие просто и любовно величали «хан Акмаль», затих, замер, затаился. Кроме Акмаля Арипова, арестовали еще нескольких его приближенных, особенно лютовавших в округе. Возрадовался народ Аксая, думал – наконец-то и к ним с перестройкой иная жизнь придет. Но шел месяц за месяцем, а лучшая, сытая жизнь в Аксай не заглядывала, даже наоборот, становилось все хуже и хуже.
Если в первое время народ на улицах, в чайхане, на свадьбах говорил о том, что наболело за долгие годы правления хана Акмаля, и ругал его приспешников, то теперь ситуация изменилась. Снова простые люди не поднимали глаз от земли. Реальность возвращения хана Акмаля чувствовалась во всем, и прежде всего в поведении его холуев. Вот кто ходил теперь с гордо поднятой головой и уже вновь угрожал – подождите, вернется Хозяин, он вам покажет и гласность, и перестройку, и плюрализм мнений, и демократию. Особенно неспокойно почувствовали себя жители Аксая во время ферганских событий, когда устроили погромы турков-месхетинцев. В эти дни на постаменте бронзового Ленина на Красной площади Аксая появился рукописный плакат: «Трепещите! Хан Акмаль вернулся!» Но тревога оказалась ложной, хотя вовсю рассказывали, что видели хана Акмаля то тут, то там, и со дня на день ждали его возвращения в Аксай на белом коне. Стихийные бунты удалось взять под контроль, но цена тому оказалась чрезмерно высокой. В одночасье турки остались без крова над головой и без нажитого годами добра, их спешно вывезли военно-транспортными самолетами за пределы Узбекистана. Целый народ за пятьдесят лет вторично лишился родины, и в разных слоях населения сделали разные выводы. Не нашлось, как обычно, и виновных, хотя организованность толпы поражала, в нужную минуту у нее и транспорт под рукой имелся, и связь, и с питанием и ночлегом проблем не возникало. Множество очевидцев подтверждало, как толпе ящиками водку раздавали и баранов машинами подвозили, но нигде недостачи ни в магазинах, ни на складах, ни в отарах после событий не обнаружат.
Вновь приободрился тихий, набожный старик в белом, Сабир-бобо, духовный наставник аксайского хана Акмаля. После ареста Сухроба Акрамходжаева, заведующего отделом административных органов ЦК, некогда получившего в Аксае пять миллионов наличными, чтобы попытаться спасти хана Акмаля от неминуемой петли и этими же деньгами пробиваться к высшей власти, Сабир-бобо несколько сник: если уж таких людей, как хан Акмаль и Сенатор, власти решились арестовать, несмотря на чины и должности, значит, борьба за наведение порядка и справедливости ведется всерьез. Мучила его душу и смерть любимого племянника-»афганца», которого он сам убил в день ареста хана Акмаля прокурором Камаловым. Парень вырос в его доме, что называется, с пеленок, он воспитывал его как сына и гордился, что тот стал сильным, волевым, с двумя орденами вернулся из Афганистана. И будущее у него намечалось прекрасное. Ведь все, чем владел Сабир-бобо, включая и просторный дом с большим садом, подвалами-складами, автоматически переходило к нему, и парень знал об этом, догадывался, что старик имеет серьезное влияние на хана Акмаля, что он и есть главный хранитель огромного состояния, нажитого аксайским Крезом, как любил называть себя иногда Акмаль Арипов. И надо же, предал! Крепко изменился парень после возвращения из Афганистана, стал иначе глядеть на мир, чувствовал это старик, но не предполагал, что дойдет до измены, думал, женится, обзаведется детьми, образумится. Крепко подкосила Сабира-бобо смерть племянника, целыми днями молился он за упокой души убиенного, да и своей тоже.
С перестройкой приходили не только беды, но и радости. В связи с тысячелетием христианства на Руси власти стали терпимее относиться к религии, сначала к христианской, а затем и к мусульманской. Впервые за много лет состав паломников в Мекку формировали не в ЦК и Совмине, в отделах по делам религии, а в духовном управлении мусульман Средней Азии и Казахстана. Задумал совершить хадж к священным камням Каабы и Сабир-бобо. Он даже загадал: если аллах допустит его в святые места Мекки и Медины, разрешит принести в жертву черного барана, значит, он простил ему убийство. Хадж в Саудовскую Аравию Сабир-бобо совершил даже дважды, и теперь был убежден, что аллах простил его и любимый племянник находится в раю.
Вернувшись после первого паломничества, Сабир-бобо объявил землякам, что вносит крупную сумму на строительство мечети в Аксае. Раньше в образцово-показательном хозяйстве, жившем по ленинским заветам, ни мечети, ни даже молитвенного дома не было, хотя негласный мулла, обряжавший односельчан в последний путь, имелся, да и тот назначался ханом Акмалем и часто, по настроению хозяина, менялся. Самым удивительным для забитых дехкан оказалось место, выбранное Сабиром-бобо для постройки мечети. Начали ее возводить прямо на огромной Красной площади Аксая, напротив внушительного памятника Ленину, с протянутой, как оказалось, в никуда рукой. Видимо, далеко вперед смотрел Сабир-бобо: в дни больших мусульманских праздников редко какая мечеть способна вместить всех верующих, но на площади перед ней найдется место каждому правоверному, а что Ленин будет созерцать склоненных в намазе людей – не беда, и на него молились семьдесят с лишним лет, да результат налицо, аллах по крайней мере не обещал счастья и равенства всем. Да и вряд ли он долго тут простоит: в России, да и на Украине, в Молдавии, что ни день крушат памятники ему. Как аукнется – так и откликнется, гласит русская поговорка. В свое время по его приказу рушились церкви и расстреливались священники, а колокола из храмов переливали на сантехнику для унитазов и на памятники вождям, а теперь много тысяч его бронзовых скульптур, скорее всего, пустят вновь на колокола, ныне церкви, как и мечети, растут и множатся с каждым днем, а с медью туго…
Хадж – паломничество в святые места мусульман – для людей из нашей страны дело столь редкое, что вернувшихся оттуда почитают чуть ли не как пророков, а Сабир-бобо побывал там дважды, отмаливая грехи, еще и мечеть решил воздвигнуть в Аксае, и его авторитет в крае, особенно у простых людей, невероятно поднялся. Люди с положением, имеющие власть, наверняка догадывались, что не в простых отношениях с ханом Акмалем находился молчаливый старик в белом, лишь редкие из них, особенно доверенные люди, знали, какое влияние он имел на хозяина Аксая и какая роль отводилась ему ныне.
Нет, он не сразу смирился с арестом хана Акмаля, уж слишком неожиданной оказалась акция прокурора Камалова. Сабир-бобо тут же послал гонцов в Ташкент, потребовал, чтобы Сухроб Акрамходжаев явился в Аксай и доложил, почему ничего не предпринял, не предупредил. Сенатор вновь совершил тайный визит в Аксай, встретился с Сабиром-бобо и объяснил, что прокурор Камалов, скорее всего, наделен в Москве особыми полномочиями, и оттого арестовал уважаемого в республике человека, не согласовав с ЦК, как принято. Вот тогда-то Сабир-бобо понял, что в стране нет единой власти, рухнула привычная субординация, и теперь расстановка сил будет меняться постоянно. На той встрече Сабир-бобо выразил желание иметь подробное досье на прокурора республики, на что Сенатор заявил с обидой, что он не сидит без дела и сейчас по его просьбе собирают такие данные на Камалова в Москве – ведь большая часть служебной карьеры прокурора проходила в столице и за рубежом.
Позже, когда копия досье на Ферганца поступила к Сабиру-бобо, он решил: прокурор опасный человек, его следует немедленно уничтожить, и денег на это жалеть не надо.
Возможно, столь суровый приговор человек в белом вынес оттого, что не мог простить себе, как явно он просчитался, недооценил прокурора Камалова, ведь они с ханом Акмалем были уверены, что Ферганца прислали в Узбекистан друзья и покровители Рашидова, хорошо знавшие хозяина Аксая, не заинтересованные, чтобы распутался клубок из Средней Азии, отсюда в центре многие кормились. Они с ханом Акмалем настолько уверовали в то, что прибыл «свой» человек из Москвы, что даже заготовили прокурору дипломат с миллионом, на всякий случай, за приятное знакомство, и должен был внести его сам Сабир-бобо в конце беседы или застолья.