Сегодня для Камалова Газанфар оказывался ключевой фигурой, без него он не имел хода ни к Сенатору, ни к Миршабу, а посадить их за тюремную решетку, устроив широкий открытый процесс, он считал делом чести, своим профессиональным долгом. Доведи он дело до суда, наверняка выплыли бы многие и многие фамилии, желающие в переходное время дестабилизировать обстановку в крае. Не исключено, что хан Акмаль, освобождающийся на днях в Москве, может снова загреметь на скамью подсудимых на этом процессе, пауки вряд ли станут жалеть друг друга. Если бы ему, Камалову, удалось довести задуманное до конца, в республике надолго воцарился бы покой, на Востоке уважают решительность и силу, а процесс показал бы мощь новой власти. Оторвав голову мафии в высших эшелонах власти, с обнаглевшей уголовной он справился бы быстрее. Наконец-то наверху поняли, что, не сломав хребет преступности, невозможны никакие перемены: ни политические, ни экономические, даже сама идея о будущем могущественном Узбекистане, провозглашенная президентом и принятая народом, может оказаться под угрозой. Нужно избавить и народ, и предпринимателей, да и саму власть от страха перед преступностью, опутавшей общество в последние пять лет. Вместе с генералом Саматовым прокурор готовил обширную программу на сей счет, ведь он не зря, еще со времен Брежнева, привлекался союзным правительством к составлению стратегических планов по борьбе с преступностью и слыл в этой области крупным авторитетом. Программа пока держалась в секрете, и если она получит поддержку президента и парламента, то порядок в Узбекистане наведут в считанные недели, тут исполнительная и законодательная власть, не в пример российской, действует слаженно и эффективно.
Роль Газанфара в предстоящих событиях виделась Камалову столь важной, что он невольно забеспокоился за его судьбу: при двойном образе жизни, что тот вел, с ним могло случиться все что угодно. На всякий случай он позвонил одному из своих замов, в непосредственном подчинении которого находился Газанфар, и попросил того, чтобы в ближайшие дни не командировали Рустамова ни на какие ЧП в колониях и тюрьмах, там ведь тоже всякое может случиться. На вопрос – почему? – пришлось сблефовать, сказал, что он может понадобиться ему для важной поездки в Москву, где и намечалось совещание работников прокуратур бывших союзных республик. Камалов был уверен, что новость, конечно, станет известна Газанфару, а значит, расслабит его в оставшиеся дни перед арестом.
На этом он не успокоился, позвонил Уткуру Рашидовичу, сначала поинтересовался встречей с генералом Саматовым, а затем спросил, сколько дней еще нужно, чтобы подписать ордер на арест Газанфара. Тот сообщил – дней десять. На вопрос – почему так долго? – получил ответ: в деле не хватает необходимых снимков, где Рустамов будет заснят в компании известных уголовников, картежных шулеров, Миршаба. Камалов понимал, что снимки и видеозаписи заставят Газанфара не тянуть с откровениями, а от сроков его признания будет зависеть арест «сиамских близнецов». Но тревога за жизнь Газанфара, вселившаяся в него, не отпускала, он понимал, что не уберег Парсегяна, и то же самое вполне могло случиться и с Почтальоном, почувствуй Сенатор, что Рустамов попал в поле зрения прокуратуры. Поэтому он еще раз позвонил на первый этаж Шиловой.
– Татьяна, – обратился он к ней сразу, ибо она сегодня уже была у него с пакетом от Шубарина. – Ты давно видела своего подопечного?
– Дня три прошло, – отвечала Шилова, понимая, что шеф специально не называет фамилию Газанфара.
– Мне важно знать его самочувствие, настроение, ближайшие планы. Многие наши сотрудники, и он в том числе, разъезжаются на обед кто куда. Сейчас в Ташкенте много мест, где можно приятно покушать. Он часто ездит на Чорсу, к уйгурам на лагман, напросись с ним в компанию.
– Хорошо, Хуршид Азизович, спасибо за идею, мне действительно давно лагмана отведать хочется, – пошутила Шилова и положила трубку. Смутная тревога за Газанфара все-таки не убывала, и он пожалел, что нельзя сейчас, сию минуту, выписать ордер на его арест, только тогда он мог быть спокоен за жизнь Рустамова.
Обедал прокурор в Белом доме, куда его неожиданно вызвали в связи с разрабатывавшимся проектом по борьбе с преступностью и где он встретился с парламентариями, юристами, участвующими в создании новых законов. Когда он появился в прокуратуре, помощник предупредил, что звонил генерал Саматов, и Камалов набрал номер шефа службы безопасности республики.
– Я ознакомился с присланными бумагами, – сказал генерал, – они действительно требуют безотлагательных действий, и если располагаете временем, приезжайте сейчас же, обговорим наедине. На шестнадцать часов я пригласил двух толковых экспертов и одного правоведа-международника, вам наверняка понадобятся их консультации.
– Пожалуй, не обойтись, – согласился прокурор, обрадованный тем, что генерал поддержал его рисковую затею, и поспешил добавить: – Минут через десять я буду у вас.
Вышел Камалов из главного здания бывшего КГБ на Ленинградской, когда уже стемнело. Возвращаться в прокуратуру было бессмысленно, хотя дел там накопилось невпроворот. Как только отъехали от резиденции Саматова, он набрал номер телефона Шубарина на работе, дома – телефоны молчали. Тогда он вспомнил про «Мазерати» и набрал номер в машине. Бодрый голос Шубарина, который он теперь вряд ли спутал бы с чьим-то другим, ответил: слушаю вас…
Камалов сообщил, что разрешение на операцию получено всего десять минут назад, после долгих дебатов и споров, и что к нему завтра в банк, в первой половине дня, занесут пакет, где содержатся перечни вопросов, на которые нужно четко и ясно ответить или хотя бы прояснить их. После чего он должен будет встретиться с человеком, который даст окончательное «добро».
– А пока оформляйте документы на выезд, на себя и на жену, – сказал прокурор напоследок, и они тепло распрощались.
С этой минуты операцию «Банкир», как назвали ее на Ленинградской, можно было считать запущенной.
В Москве Сенатор убедился, что столичные адвокаты не зря получали президентские гонорары, путь хана Акмаля на свободу оказался прорублен связями и деньгами. Особенно помогла последняя, мощная долларовая инъекция. Сработали и правильно выработанные стратегия и тактика, решалось все на высоком, официальном уровне, и письма-ходатайства из Верховного суда и Верховного Совета Узбекистана, настоящие и подложные, пришлись весьма кстати, без них и взятки не помогли бы, все делалось как бы законно. Формальности и задерживали день выхода хана Акмаля из тюрьмы, неожиданно понадобился человек из Верховного суда Узбекистана, который должен был официально принять все шестьсот томов обвинения, а к ним еще и кучу сопутствующих бумаг, хранящихся в разных ведомствах и в разных концах Москвы. Только чтобы вывезти их, требовалась бригада грузчиков, транспорт и большегрузный контейнер, с размахом попирал на свободе законность верный ленинец. И те, кто передавал «томов громадье», и кто принимал, отлично понимали, что увесистые кипы свидетельских показаний и бесстрастные заключения экспертов отныне никому не нужны, но протокол есть протокол, а если откровенно, чем крупнее взятка, тем пышнее всякий официоз, камуфляж. Сенатор понял, что в неделю, десять дней, как он рассчитывал, не уложиться, а ведь Шубарин тоже установил жесткий срок, и срок этот ему очень хотелось продлить.
Ведь в отпущенное Шубариным время он собирался расправиться с ним или хотя бы нейтрализовать его, а бесценные дни уходили на хана Акмаля. Правда, Сенатор чуть ли не каждый день звонил в Ташкент, то Миршабу, то Газанфару, но существенных, желаемых событий не происходило, Талиб по-прежнему находился в Москве, и о планах Камалова Почтальон не ведал. В последний раз Газанфар обмолвился, что, возможно, объявится в Москве на каком-то совещании и попытается отыскать Талиба в первопрестольной. Но с чем бы он пришел к вору в законе? Удачный повод, причина пока не давались ему в руки. Нервничал в Москве Сенатор, нервничал, и это заметили окружающие его люди, особенно московские адвокаты хана Акмаля, с которыми он, как угорелый, носился по столице. Не мог же он сказать им в открытую о своих проблемах и как бы это прозвучало – я должен убить генерального прокурора Узбекистана Камалова и видного в республике банкира Шубарина? Поневоле занервничаешь, если желания таковыми и были на самом деле.