Мы сели рядом с входом, выбрав одинокий стол, стоящий подальше от других. Винту положил на гладко выскобленную поверхность морщинистые лапы.
— Нам нужна необычная услуга. Отличная от тех, что ты обычно выполняешь. Выбрали именно тебя, хотя знаем о плохой репутации.
Я молчал. Оправдываются виноватые.
— Стоуш весьма уважаемый нами палач. Однако он не знает, что мы выбрали его ребенка для задания. Пусть остается в неведении.
Я фыркнул про себя: 'Не знает, как же. Кому зубы заговариваем?'
— Ты мог стать палачом, верно? — спросил жевлар.
— Мог, — к чему вопросы?
— Именно потому совет и остановился на тебе.
Ого. А это уже интересно. Совет… Значит, как минимум замешаны еще и волшебники.
— Какая честь, — едва удержавшись от едкой иронии, ответил я и тут же добавил, — Мокрыми делами не занимаюсь.
— Пока нет такой необходимости. Договор, ежели будет заключен, подразумевает несколько иную деятельность. Прежде всего, печать молчания на уста. Нарушение карается смертью. Устраивает?
— Цена вопроса.
— Согласие на работу.
— Я не подпишусь на то, чего не знаю. Тем более подозрительно, что вы предлагаете подобное мне. Заявили предварительно о подмоченной репутации. К чему?
— Именно. Она твое прикрытие. Замечательное. Жертва получит исчерпывающую информацию, если вздумает навести справки. Опасности для нее ты не представляешь. Серьезных дел за тобой не числится. Для своей роли идеален, ибо знаешь об окружающем мире достаточно, но фактической угрозы не представляешь.
Признаюсь, немного задели слова жевлара о неполноценности в качестве наемника и спеца по грязным делам. С другой стороны, значит, маска служит безупречно. Чем не повод для радости.
— Нет, — сухо отсек я, — либо прежде информация, либо никаких сделок.
Жевлар выпучил глазки и продемонстрировал клыки.
— А ты переборчив, друг мой. В твоем положении плохое качество. Как насчет долгов? Я могу и в тюрьму посадить. Или предпочтешь лишиться ступени? Как заработать наемнику, если его услуги никому не нужны? Откажись и сделаю так, что никто не предложит тебе работу в этом городе. И во многих других тоже.
— Не пугайте, — я сидел, но всем видом демонстрировал готовность немедленно уйти. Лишь произнеси еще одно неосторожное слово. Висту понял и пошел на попятную.
— Хорошо. Подпишешь документ о печати молчания? Тогда продолжим.
Я хмыкнул.
— Договорились.
Жевлар поднялся и важно сообщил.
— На закате, у храма. С черного хода. За тобой выйдут и проводят, куда нужно. Там получишь всю информацию, но только после наложения печати.
Я потерла глаза. В животе тихонько заурчало. Неужто? Тошнота почти прошла — правда, и качка стихла. Пол теперь едва заметно 'плыл' под ногами, и я позволила себе выпить морса. Стало легче, и наконец-то исчез противный привкус во рту. Да, если так и дальше пойдет, можно выползти на палубу подышать. А потом, глядишь, и перекусить. Воспоминания толпились, подталкивая друг друга в моей голове. Им было тесно, хотелось свободы. Я удивилась, что настолько хорошо помню даже незначительные детали:
Как происходил обряд наложения печати на уста в храме. Дурацкое представление, рассчитанное на страх перед высшими силами. Я боялась бы, если бы Стоуш не рассказал раньше, зачем он происходит. Гораздо важнее подпись, которую пришлось поставить на документе. Так сказать, заочный приговор, на случай предательства. Там были прописаны пункты, нарушение которых грозит преследованием и смертью.
Как потом волшебник, на чьем лице я читала презрение пополам с досадой, торопливо обрисовывал дело, в котором я теперь возможно стану участвовать. В случае отказа ко мне приставят охотника, и если я хотя бы заикнусь о увиденном или услышанном, приговор вступит в силу — он уберет меня.
Но я согласилась.
Прошел почти месяц, прежде чем моя жертва появилась в Тшабэ. Я вступила в игру и начала охоту. Поймала его у северных ворот, куда, согласно данным, он прибыл в назначенный день с караваном, везущим товары из приморского города. Латшбхэ, помнится.
Близилась фаза женщины, и выглядела я в то время безобразно. Понятное дело, не радость и не приязнь отразились на лице одетого в одежду волшебника человека, стоило мне приблизиться. А я смотрела в его глаза и чувствовала странную тягучую пустоту, в которую провалилось сердце.