Афанасий Афанасьевич не сразу заметил эту перемену в своей питомице, как это всегда бывает относительно тех, кого мы видим ежедневно.
Но раз заметивши, он вдруг почувствовал в своем сердце нечто совсем иное, чем то, что называется отцовскою любовью.
Первое время это только ужаснуло его. Он — старик, загубит молодую жизнь. Разве Аленушка может любить его иною любовью, как только любовью дочери? На этот вопрос он с болью сердца отвечал сам себе отрицательно.
Он стал отдаляться от девушки. Последняя, видимо, заметила это и удвоила свои ласки, думая, что чем-нибудь огорчила дорогого дядю.
Эти ласки ножами резали бедное сердце Горбачева.
Он начал входить сам с собою в некоторое соглашение. Да какой он еще старик! Ему всего сорок седьмой год. Он свеж и здоров, ни на голове, ни в бороде еще нет ни одного седого волоса. Чем я не муж Аленушке?
Наконец он решился высказать Агафье свою затаенную мысль.
— Да неужели, родимый, и впрямь осчастливить Аленушку захотел? — радостно воскликнула последняя.
Горбачев понял, что нашел в Агафье союзницу.
— Осчастливить! — улыбнулся он. — Да сочтет ли она это за счастье? Тоже неволя идти за старого.
— За старого? — даже всплеснула руками Агафья. — Это ты-то, батюшка, старый!.. Не греши, родимый, десять молодых за пояс заткнешь… вот ты какой старый. Да уж и любит она тебя, как отца родного…
— То-то, же как отца… — грустно молвил Афанасий Афанасьевич.
Агафья спохватилась.
— И как мужа полюбит… как Бог свят полюбит… Да дозволь я ее поспрошаю…
— Поспрошай…
Агафья Тихоновна «поспрошала», и сватовство ее оказалось вполне удачным.
Это было в декабре 1549 года, а в январе 1550 состоялась свадьба Аленушки с ее приемным отцом Афанасием Горбачевым, свадьба, наделавшая, как мы уже заметили, переполох среди новгородских кумушек.
— Связался черт с младенцем… — судили и рядили они. — Цыганское отродье узаконил… девчонку… Уж рубил бы дерево по себе, взял бы вдовицу какую честную… а то на-поди, с приемной дочерью обвенчался. Басурман, уж подлинно басурман… Не даст ему Бог счастья!..
В силу роковой случайности, последнее предсказание злобных женских языков оправдалось на деле.
V
Без матери
Слишком полно, но, увы, и слишком коротко было счастье новобрачных.
Прошел год с небольшим этой жизни, полной того нежащего и тело и душу семейного покоя, жизни, которая редко выпадает для супружеских пар и того, более чем на три столетия отдаленного от нас времени, и с которой уже почти совершенно незнакомы современные супружеские пары.
Этот покой дается лишь чистой, освященной церковью взаимной любовью, прямой и открытой, без трепета тайны, без страха огласки и людского суда — это тот покой, который так образно, так кратко и вместе так красноречиво выражен апостольскими правилами: «Жены, повинуйтесь мужьям своим», и «Мужья, любите своих жен, как собственное тело, так как никто не возненавидит свое тело, но питает и греет его».
Только под солнцем согревающей любви мужа может возрасти тот пышный, редкий и роскошный цветок, который называется любящей и покорной женою.
Такою именно женою и стала Елена Афанасьевна, вышедши замуж за своего приемного отца Афанасия Афанасьевича Горбачева.
Но, повторяем, не долго владел счастливый муж таким сокровищем. Она предупредила правду слов какого-то старинного, давно забытого поэта:
Елена Афанасьевна действительно погибла «в дивном цвете».
С открывшегося горизонта счастья Горбачева вдруг раздался грозный громовой удар именно тогда, когда на этом горизонте, казалось, не могло зародиться ни одного облачка, а напротив, сияла заря чудной надежды.
Он готовился быть отцом.
Эта надежда осуществилась, но вместе с криком ребенка — девочки, криком, возвестившим о новой зажегшейся жизни, раздался болезненный, стонущий вздох матери — вестник жизни угасшей.
Это был последний вздох. Елены Афанасьевны Горбачевой не стало.
У постели умершей матери и колыбели новорожденного младенца рыдал неутешный вдовец.
Казалось, укор небесам готов был сорваться с его уст среди этих рыданий, так неожиданно, так, казалось, безжалостно было разбито его счастье, была разбита его жизнь. Как контраст, в эту горькую минуту почти нечеловеческой скорби припомнился Афанасию Афанасьевичу еще тот недавний вечер, всего несколько месяцев тому назад, когда он, вернувшись из лабаза домой и оставшись наедине с своей ненаглядной Аленушкой, той самой Аленушкой, которая теперь бездыханным трупом лежит перед ним, а тогда сияла красотой, здоровьем и счастьем.