При этих словах Григория Лукьяновича несчастная девушка как-то дико застонала и окончательно лишилась чувств.
Если бы Семен Карасев ловко не подхватил ее и не положил поперек седла, она бы упала на землю.
Занятый этим, он не успел даже ответить что либо Малюте, но бросил на него лишь взгляд, полный непримиримой ненависти.
Тот же между тем продолжал с усмешкой:
— А теперь… невинность-то ее разберут после… Брось бабу, да и меч, оскверненный убийством своих и… и следуй за мной. Бери его! — крикнул Малюта подоспевшим опричникам.
— Ну, это погодишь… ее я не отдам, да и меча не брошу… Коли своих бил этим мечом — пусть судит меня царь! Если скажет он, что губят народ по его указу — поверю… А тебе, Григорий Лукьянович, не верю! Погиб я тогда, не спорю и защищаться не хочу… Да и не жизнь мне, коли в словах твоих хоть доля правды.
И махая мечом, Карасев не давал к себе подступиться, отваги же броситься под шальной удар у опричников не хватало, при виде убитых уже неожиданным ворогом.
— Вишь, он рехнулся, Григорий Лукьянович! — отозвался один из опричников. — Пусть едет к царю! — лукаво подмигнул он Малюте.
— Добро, пусть судит тебя царь, любимца своего, — поддакнул Малюта, не думая, чтобы горячему Карасю удалось проникнуть к державному.
Сам он мысленно решил все-таки предупредить его и доложить Иоанну Васильевичу все дело предварительно, дабы колючая правда не представилась царю во всем неприкосновенном своем виде.
Озаренный этою мыслью, он повернул коня и поскакал по направлению к Городищу, где были царские палаты.
Семен Иванович, все с поднятым высоко мечом, тоже выехал из толпы с своею драгоценною ношей.
Окружившие его опричники, казалось, застыли в неподвижности, как бы загипнотизированные видом твердо держимого меча, покрытого кровью, на лезвии которого весело играло яркое февральское солнце.
Съехав с моста, Семен тихо поехал по пустынным улицам города, думая свою горькую думу и неотводно глядя на лежавшую недвижно поперек седла свою невесту, дочь именитого новгородского купца Елену Афанасьевну Горбачеву.
II
Начало судных дней
Описанные нами в предыдущей главе потрясающие сцены, имевшие место у Волховского моста, явились как бы финальными картинами той кровавой драмы новгородского погрома, разыгравшейся в течение января и февраля месяца 1570 года в «отчине святой Софии».
Но еще месяца за два до наступления «судных дней» люди новгородские уже чувствовали сгустившуюся атмосферу, уже ожидали имеющую в недалеком будущем разразиться грозу.
В начале ноября 1569 года в Новгород прибыл посланец царя, опричник, имя которого уже было заклеймено в России презрением и ужасом, Григорий Лукьянович Малюта Скуратов.
Именем царским новгородский воевода был потребован ко владыке, где уже сидел Малюта со своими приближенными опричниками.
Воевода явился вместе с представителями города.
Вслед за ним собрались конецкие старосты и бояре владычные.
Григорий Лукьянович встал и сказал:
— Господа власти, идемте к святой Софии. Там я доложу волю государя нашего, великого князя Ивана Васильевича… немотчав.
Слова эти всех озадачили. Что бы это значило? Какие новости в храме Святой Софии поведает им грозный посланец царский.
— Глянько-те, идем мы, а за нами кибитка едет с опричными людьми и со стрельцами, — говорили друг другу новгородцы, идя в собор.
Перекрестившись, вступили все они в святое место. У многих сильно почему-то забилось сердце. Недаром молвит пословица: «Ретивое-вещун».
— Все ли здесь? — зычным голосом окликнул Малюта, когда толпа сановников остановилась под куполом храма.
— Все!
— Андрей и Семен, делайте свое дело! — крикнул Григорий Лукьянович, и двое стрельцов, выступив вперед, пошли на солею перед царскими воротами.
Один из стрельцов влез по приставленной к иконостасу лесенке и стал отдергивать гвоздики у ризы на иконе Богоматери.
В храме все стихло, затаило дыхание.
— Готово, государь Григорий Лукьянович! Повели взымать кому ни на есть! — крикнул стрелец, отогнув край иконной ризы и спустившись наземь.
— Господа власти и лучшие люди новгородские, — обратился Малюта к представителям города. — Государь и великий князь Иван Васильевич повелел избрать между вами мужа, кому вы доверяете, для одного дела… Назовите мне этого избранника вашего!..
Начался шепот, и после непродолжительных пререканий выдвинули старосту Плотницкого конца, мужа именитого, пользовавшегося общим почетом в городе, купца Афанасия Афанасиевича Горбачева, по народному прозвищу Горбача, седого благообразного старца.