- То есть отринуть бога?! - с гневным изумлением спросил Ибрагим.
- Нет, шах мой. Мы не отрицаем бога, - по-прежнему твердо и искренне отвечал Наснми.
Но Ибрагим не поверил ему. Насими показался ему дьяволом, в его глазах чудились сатанинские искры, и Ибрагим поймал себя на страшной мысли, что, зачарованный великими целями своей политики, он, кажется, превратил Ширван в дьявольское гнездо. Не поверь он обещанию Фазлуллаха, мюрид которого сидит пред очами эмира Тимура, спасти его от опасности, неумолимо надвигающейся со стороны Мираншаха, Ибрагим не замедлил бы приказать казнить дьявола, осмелившегося преподать шаху урок сатанинской ереси, а вместе с ним и всех халифов и мюридов хуруфи, заполонивших Ширван.
- Передай Фазлуллаху: я соглашусь скорее, чтобы меня заарканили и привязали к хвосту Мираншахова коня, нежели отступлюсь от бога! - дрожа от гнева, сказал Ибрагим.
Так было всегда - первые же слова Насими вызывали гнев правителей. Товарищи не раз выговаривали ему за скорую откровенность, советовали осторожнее подбирать ключ к уму и сердцу собеседника. Насими не спорил, ибо метод преднамеренно закодированной речи был методом его Устада и диктовался условиями жестокого времени, отринувшего и поправшего все истины, кроме веры в единого и всемогущего бога. Но у него, Насими, был свой метод, и если он выходил победителем из словесных поединков, то только благодаря тому, что говорил открыто и резко даже там, где пахло смертью. По глубочайшему его убеждению, правда Фазла, высказанная без околичностей, откровенно и прямо, ошеломляла своей силой и превращалась в деяние. К тому же, по долгому скитальческому опыту проповедника Насими знал, что правители, обожающие пространные беседы со своими эдибами и недимами - литераторами и собеседниками, как правило, не имеют привычки разговаривать с людьми сторонними и весьма нетерпеливы с ними. Поэтому он ответил коротко и просто:
- Мы отрицаем не бога, а лживую формулу "лаилахаиллаллах", шах мой, сказал Насими. - Мы принесли тебе в дар "Книгу вечности" Фазла. Когда ты постигнешь ее, тебе откроется истина.
Махмуд и Юсиф, обменявшись недовольными взглядами, ибо, по их мнению, Насими поторопился сказать о книге, тем не менее достали тяжелые фолианты.
Но взгляд Ибрагима, затуманенный гневом, не видел никого, кроме Насими.
- Если истина не в едином боге, то в чем же она? - раздраженно спросил он. - В собаке и стервятнике?
Враги хуруфизма огрубляли и оглупляли его, утверждая, что Фазл видит божественное равно в человеке и в животном, питающемся падалью, что для него равны красота и безобразие, чистота и погань, шах и его подданные. Незнание основ учения усугубляло недоверие к нему.
- Истина во вселенной, - стал терпеливо объяснять Насими. - Мир состоит из частиц, в которых заключена способность творить. Но не все, что способно творить, божественно. Ибо бог - это совершенство. Совершенство же свойственно только человеку...
Так Насими начал сложнейшую и основополагающую в деле приобщения к учению хуруфи проповедь. Но Ибрагим нетерпеливо прервал его:
- Я - шах! Мне нужны руки, держащие меч! Чтобы сражаться, учения Фазлуллаха не надобно!
- Ты можешь сражаться и даже победить! Но ты не сможешь закрепить свою победу! - парировал Насими. - Ибо победа, закваской которой служат не убеждения, подобна зданию без фундамента.
- На чем же держится здание Ильдрыма Баязида? - спросил Ибрагим. - А царство эмира Тимура?! - губы шаха кривила ироническая усмешка.
- И Баязид, и Тимур - великие завоеватели, шах мой! Но им не дано закрепить своих побед. Ибо воины их беспомощны.
- Воины, покорившие мир, беспомощны?!
- Сила воина не в мече, а в убеждениях, шах мой, - решительно ответил Насими. - Воины Тимура веруют в Коран, а там сказано, что человек от сотворения слаб и беспомощен, судьба его предопределена, нет у него своей воли, ни на что он не способен и, попав в беду, должен уповать на бога, твердить "лаилахаиллаллах" и ждать спасения по божьей милости. На деле же человек, созданный из творящих частиц и воплотивший в себе вселенную, куда старше и Корана, и всех религиозных книг, и сам является их творцом. Но по невежеству он не знает самого себя.
Учение наше основано на воздействии наисложнейшего на простейшее, Солнца на тело, шах мой! В результате воздействия в частицах происходит движение и изменения, шах мой! Чтобы видеть это, нужны глаза! Каждая частица взывает: "Я - творец!" Чтобы слышать это, нужны уши! За шорами невежества человек не видит частицу! Увидев ее, он увидит вселенную, увидев же вселенную, увидит себя и познает, что все творящее во вселенной заключено в нем самом. Не знает себя человек, шах мой, не знает, поэтому он раб ложной веры!
Овладев истинным познанием, человек приближается к совершенству и говорит: "Я семь бог!" И тогда он внутренне свободен, в нем расцветают способности, такой человек несокрушим, шах мой! - В темных, как ночь, глазах Насими заполыхали зарницы, в голосе зазвучала чарующая страсть. - Откажись от ложной веры! Верь в человека, шах мой! В человеке спасение!
Ибрагим в смятении медленно опустился на трон. Именно в минуты душевных колебаний Насими вручал правителям "Джавиданнамэ". Он обернулся к товарищам, те подошли и подали ему книги, и поэт, приняв, понес их на вытянутых руках, как святыню.
- Фазл посылает тебе свою "Книгу вечности", - сказал Насими, бережно опуская фолианты в кожаных переплетах на серебряный поднос для бумаг, стоявший на подставке подле трона. - Это сокровищница знаний о Вселенной, Человеке, Разуме. Но ключ от сокровищницы находится у нас. Если пожелаешь, я стану приходить и толковать содержание книги, и ты освоишь учение.
У Ибрагима вырвался короткий хриплый смешок.
- И стану богом? - спросил он.