Но время непрерывных катаклизмов вытолкнуло и его из насиженного гнезда.
Однажды родственники шейха, сеиды, сообщили ему, что в Малхам собирается приехать тебризский султан Ахмед Джелаири. Гонец его, прибывший в Шемаху, сообщил, что после стычки с братьями за власть султан перенес душевное потрясение и жаждет отдохнуть, пообщаться с сеидами, повидаться с ширваншахом, после чего отправится навестить своих подданных в Нахичевани. Купеческий голова гаджи Нейматуллах, повидавший на своем веку свет и людей, сказал, что султану Ахмеду верить нельзя. "Это мешок с мясом, лишенный образа человеческого, неблагородный вероотступник, крадущий жен собственных вельмож", - говорил гаджи Нейматуллах. По рассказу его, отряд, составляющий личную охрану султана Ахмеда, самым разбойничьим образом грабит купеческие караваны на дорогах. Не исполнилось и года, как он сел на тебризский трон, а купцы уже обходят его столицу стороной. В Тебриз - центр мировой торговли, средоточие караванных путей - нынче караваны не идут; минуя его, следуют в Рум. Он и сам перестал ездить в Тебриз, сказал гаджи Нейматуллах, и уверен, что отдых и общение с сеидами - ложь, придуманная султаном Ахмедом для отвода глаз. Уж если этот мешок с мясом, всю жизнь свою проведший в обжорстве, пьянстве и похоти, сел в седло, то, значит, не без корыстной цели. Гаджи настоятельно советовал шейху и сеидам зарыть в лесу свои сокровища и на время покинуть Малхам. Шейх, выслушав родственников-сеидов и гаджи Нейматуллаха в своей келье, сказал убежденно, воздев руки к ее темному куполу: "Не постигнет беда того, кто уповает на всевышнего!" И, в подтверждение своей мысли, стал вспоминать вслух историю Ширвана, которая изобиловала вражескими нашествиями то хазар, то аланов, то монголов, то кыпчаков, налетавшими, как самум, и обращавшими цветущий край в сплошное пепелище. И, однако, с той поры, как справедливый шах Манучехр основал в Малхаме здравницу, никто из завоевателей не посягал на нее. Даже безбожники татары и те не осмелились приблизиться к Малхаму. Так неужто же султан Ахмед безверен до такой степени, что не побоится с кощунственной целью ступить в святой Малхам?
Проговорив до глубокой ночи, успокоив сеидов и отпустив их, шейх сунул под мышку молитвенный коврик, вышел из своей кельи при мечети, спустился в ущелье и углубился в густой лес.
Свершив омовение в ручье, журчащем среди плоских мшистых камней, он обратился лицом к Кыбле, преклонил колена в стал молить творца защитить людей от жестокости и алчности, от безвременных смертей и горечи разлук. Шейх молил всевышнего о мире и спокойствии для всего, что живет на земле, для человека и всякой твари, для муравья, чтоб не быть ему ненароком раздавленным под пятою человека, даже для змей и их детенышей.
Проговорив с творцом до рассвета, когда в первых лучах солонца засверкали алмазной росой травы и листья на ветвях, шейх напоследок помолился за упокой души переселившихся в лучший из миров, в том числе и за вечный упокой женщины, подарившей ему солнцеликую дочь, затем поднялся с колен, сложил свой молитвенный коврик, сунул его под мышку и той же дорогой пошел из лесу домой. Поднявшись из ущелья, он увидел зарево над Малхамом.
Между лечебницей, караван-сараем и домами на улицах валялись трупы. В затоптанной зелени двора застыла потеками кровь, белые дорожки окрасились в ржавый цвет ссохшейся крови. Уцелевшие старцы стояли и скорбно взирали на погибших.
Шейх походил среди трупов, заглянул в кельи лечебницы и дома сеидов, двери и окна которых оказались выломаны и все разграблено. Дом шейха тоже был разграблен, и вместе с содержимым железных сундуков исчезла его солнцеликая дочь.
В Малхаме в тот день выросло большое кладбище - жители окрестных сел хоронили потомков лекарей и фармацевтов, присланных сюда, два с половиной века назад справедливым шахом Манучехром. Так кончилась славная пора Малхама, который в одночасье превратился из райского уголка в юдоль печали, и шейх, облачившись в траур, покинул его в сопровождении уцелевших родственников-сеидов. В надежде настигнуть султана Ахмеда и вернуть солнцеликую дочь, шейх с родственниками направились в сторону Аракса и Тебриза и, ночуя в придорожных селах, на хуторах и яйлагах, расспросив про султана Ахмеда, продолжали по его следу свой горестный путь.
В это время эмир Тимур воевал в Иране, и оттуда в Мавераннахр и обратно двумя встречными потоками шли через Ширван, Карабах и Нахичевань раненые и исцелившиеся воины, переодетые дервишами. В те времена они вели себя в Азербайджане благопристойно; заходя во двор, приветствовали хозяев словами: "Один у нас с вами язык, одна вера", и лишь после этого протягивали руку за едой. Чаще же, бросив в огонь принесенное с собой мясо, доставали его полусырым, смахивали золу, и, жуя на ходу, шли дальше. Дорога свела шейха и сеидов с дервишами. Ведавшие обо всем и обо всех, начиная от правителя Золотой Орды Тохтамыш-хана и кончая султаном Ахмедом Джелаири, дервиши заверили шейха, что господь бог создал эмира Тимура, дабы покарать всех завоевателей в мире и что нынче у эмира Тимура нет врага злее, нежели султан Ахмед Джелаири, который после разбойничьего набега на святой Малхам разграбил богатства Карабаха и Нахичевани и, укрыв добычу в крепости Алинджа, поручил сыну стеречь ее, сам же вернулся в Тебриз, обобрал там своих же вельмож, купцов и ремесленников и под предлогом защиты имущества своих подданных от эмира Тимура бежал с неисчислимыми сокровищами и множеством красивых наложниц и слуг в Исфаган.
Отчаявшиеся тебризцы отправили к эмиру Тимуру послов с просьбой казнить султана Ахмеда, а на трон посадить одного из своих наследников, восстановив тем самым в Тебризе царство потомка Чингисхана - Казанхана Хулакида. И поэтому, говорили дервиши, эмир Тимур осадил город Исфаган и терпеливо ждет его сдачи. У эмира Тимура множество мощных катапульт, перед которыми не устоят никакие крепостные стены, но, говорят, Исфаган - один из красивейших городов мира, а эмир Тимур человек добросердечный и праведный, он ходит под зеленым знаменем в знак вечной жизни пророка и справедливым мечом ислама карает каждого, кто сбился с пути истины; он милостив к верующим и собирает под широкое крыло свое всех потерпевших за веру, дает пропитание сеидам и дервишам и щедро одаряет их. Шейху святого Малхама, говорили дервиши, одна надежда в этом мире и один путь - к эмиру Тимуру.