Он сбросил гуламам в руки свою корону, которая жгла ему голову, и мантию, давившую на плечи, и поднялся в свою опочивальню расположенную па втором этаже напротив женской половины, и открыл шестигранное окно, застекленное цветными стеклами..
Стояла обычая прохладная весенняя ширванская ночь - то со стелющимся по земле туманом, то с внезапно прояснившимся небом, усыпанным крупными яркими звездами.
Из больших глиняных плошек на башнях городских крепостных стен рвались огни, нефть вперемешку с углем горела буйным пламенем, и в свете огней отчетливо было видно всю крепостную стену длиною в три тысячи шагов, караван-сараи и базары меж ними с рядами лавок. Властители ночей - миршабы, разделившись по трое, ходили по улицам, ведя в поводу своих коней и соблюдая тишину и порядок. От всех других эта ночь разнилась разве что и тем лишь, что вокруг города меж холмов, на лужайках между тутовыми садами и низкими длинными каменными червоводнями горели небольшие неяркие костерки. Вокруг них сидели, очевидно, ширванцы, оставшиеся на ночлег.
Ибрагим, несколько успокоенный тем, что сумел убедить гаджи Фирндуна, в необходимости и неизбежности исполнить все, как велено, обвел взглядом мдрко сидящих у кестров подданных, послушал мерный цокот конских подков по булыжной мостовой, ощутил кожей лица росистую прохладу гор и, обмякши от всего этого, позволил себе прилечь ненадолго на свое ложе.
Но и в эту ночь ему не суждено было хоть на час забыться сном. Насими, добравшись из Шабрана до места, где его ждали гасиды, сказал им: "Исцелите мое тело и доставьте меня скорее в Шемаху". Гасиды срочно предупредили дежурных мюридов, те, в свою очередь, поверенных Фазла во всех двадцати четырех мечетях двадцати четырех ремесленных кварталов Шемахи и багадуров Гёвхаршаха в военной крепости.
Закрыв глаза, резь и жженке в которых стали нестерпимы от многодневной бессонницы, и, впав в полуобморочное забытье, Ибрагим вдруг вскочил, ощутив какой-то непонятный переполох в городе, и увидел Шемаху бодрствующей.
Дворы всех двадцати четырех мечетей в двадцати четырех ремесленных кварталах были полны людей, жесты и позы которых выдавали их напряженность и беспокойство. Весь ремесленный люд был переполошен. Что случилось?
Ибрагим, успев только подумать, что надо вызвать слуг и узнать, что произошло, услышал вдруг высокое, чистое, сильное пение - оно доносилось с горного склона справа от Шемахи, там, где сходились пути из Шабрана и Лешгергяха. Оттуда стремительно в сторону Шемахи шел хуруфит в белой хирге с широко развевающимися полами. Голос его разнесся над ночным городом, и все толпы во дворах мечетей замерли.
Ибрагим, переводя взгляд с городских толп на белеющий силуэт на горном склоне, услышал явственно строку мунаджата - обращения к богу, которое хуруфит превратил в обращение к людям:
"Выслушайте меня, эй люди, несущие в себе бога!"
Ибрагим мог бы выделить этот голос из голосов десятка муэдзинов и певцов и узнать эту походку, рост и осанку среди тысячной толпы. И, узнав этого человека, он почувствовал редкие, сильные удары сердца. Если идет Насими, значит, Фазлуллах не придет?! Значит, все приготовления напрасны и ему не избежать мести тирана?!
Чтобы предотвратить крах, он как за последнее спасение ухватился за мысль передать в руки черных мюридов шейха Азама всех, начиная от гаджи Фиридуна и до гасидов-связных, чтобы под пыткой ржавыми гвоздями выведать местонахождение мюридов Фазлуллаха и срочно послать на расправу отряд шейха Азама.
И тут Ибрагим увидел в окно нечто невероятное и совершенно непредвиденное. Когда черные мюриды, появившись из-под арки ворот, черной тучей окружили человека в белой хирге, то устремившиеся к ним с трех сторон - с горы, с Лешгергяха, из-под крепостных городских стен и из дворов мечетей - багадуры Гёвхаршаха, гаджи Фиридун со своим отрядом и ремесленный люд, оттеснив и разогнав черных мюридов, считавшихся неприкосновенными, тесным кольцом обступили Насими. И, войдя вместе с ним из третьих справа ворот в нагорную часть Шемахи, где в кварталах Шабран и Мейдан жила знать, и оглашая воздух криками "Анал-хакк!", стали подниматься к Гюлистанскому дворцу.
Со слов Гёвхаршаха и гаджи Фиридуна Ибрагим знал уже, что во главе каравана будет стоять Насими, но ни тот, ни другой не сказали ему, что одним из условий преданности Хакку была охрана жизни Насими, и происходящие события потрясли его своей полной неожиданностью. Сбросив халат, ночной колпак и нетерпеливым жестом отвергнув услуги гуламов, он быстро оделся сам и спустился на Мраморную площадь. Его била мелкая дрожь. Так несчастен, как сейчас, шах не был никогда. Ибо прозрел он деяния своего сына и наследника, своих вельмож, своих подданных, сполна осознал истину слов Тимура: "Он передал свой трон Фазлуллаху". Как же остер взгляд тирана, который смотрит на Ширван из далекой дали! Ибрагим же, ничего не упускавший из-за частокола своих ресниц и считавший себя всевидящим, оказался попросту слепцом. Еще несколько месяцев тому назад, когда Гёвхаршах привел послов Фазлуллаха в Гюлистанский дворец, не признался ли он откровенно, что учение Фазла постигают и багадуры? И как же тогда Ибрагим не понял, что багадуры выйдут из-под его власти, и не предвидел то, что происходит сейчас? Он и мысли не допускал, что Гевхаршах и багадуры могут поставить службу Фазлуллаху выше, чем службу ему - законному и любимому шаху! Или, может быть, слепота его - следствие того, что, приютив и оказывая покровительство хуруфитам, он за семь лет не сделал ни одной попытки ближе узнать ни самого Фазлуллаха, ни его учения, пи тех людей, которые встали сейчас горой в защиту его правды? Избегая ереси, которая, начавшись отсюда, из Ширвана, пленила Азербайджан, Иран, Ирак и, как говорят, Сирию, Египет, не уходил ли он и не отрывался от своего Гёвхара с его багадурами, преданного слуги гаджи Фиридуна, верного ему ремесленного сословия - опоры его власти?! И если армией его командовал не наследник его принц Гёвхаршах, а мюрид Фазлуллаху Амин Махрам, и связи шаха с хуруфитами осуществлял не верноподданный ему гаджи Фиридун, а Дервиш - Гаджи, и вместо преданного ему ремесленного люда в Шемахе сейчас действуют еретики, лишенные божьего страха, прогнавшие безбоязненно неприкосновенных черных мюридов, и всем этим управляет воля Фазла, то не подтверждает ли это, что он действительно отдал свой трон Фазлуллаху? И где теперь искать ему спасения, когда роковой срок подходит к концу и тиран теперь уж потребует не ста тысяч голов, а столько, сколько голов в его личной армии?!