– Вон оно что! – удивился Томас и внимательно посмотрел на гроб. – Прекрасная работа! – оценил он. Ясно было, что наш маленький хозяин немного вырос в глазах профессора.
Томас зашагал вслед за Альбертом, а я на секунду оглянулся и, прикрыв дверь в кузницу, заспешил по снегу за профессором.
Снегопад опять прекратился, но над горизонтом по-прежнему висели темные тучи, отнимая всякую надежду на то, что мы сможем уехать. Морозный ветер обжигал кожу, хотя сейчас он был мягче, чем вчера. Томас прошел в конюшню следом за Альбертом, я семенил за ними.
В конюшне было тепло, приятно и знакомо пахло сеном, теплыми конскими телами и навозом. Я подошел к нашим лошадям, похлопал их по крупу и удостоверился, что им здесь неплохо. Обе верховые лошади вели себя спокойно и казались довольными. У вьючной лошади на боку краснела смазанная жиром мозоль. Лошадь еще не оправилась от вчерашней дороги, и глаза у нее по-прежнему были тусклыми. Для тепла поверх попон все лошади были укрыты пустыми мешками. Возможно, людей Альберт недолюбливал, зато в лошадях явно души не чаял.
Остановившись на пороге, Томас внимательно осмотрел различные инструменты, составленные в ряд вдоль стены, взял в руки деревянные грабли и, приоткрыв дверь, принялся рассматривать их на свету. Я взглянул на Альберта: повернувшись лицом к Томасу, тот чистил скребницей большого жеребца. В падавшем из окна свете лицо его оказалось в тени, так что вместо глаз я видел лишь темные круги, а под ними – выпирающие щеки и торчащую бороду. На голове у конюха была вязаная шапка, однако она не закрывала пятна возле глаза, которое я заметил вчера.
– Какое из них – графское? – Томас посмотрел на седла, развешанные вдоль дальней стены. Альберт мотнул головой, и Томас повернулся к ближайшему седлу: – Вот это?
Альберт не ответил – он был всецело поглощен чисткой жеребца. К моему изумлению, Томас принял его молчание за согласие и снял седло со стойки.
– Петтер, открой дверь.
Стоя возле приоткрытой двери, мы принялись рассматривать массивное седло. Оно сильно отличалось от тех, что были на наших лошадях, и тех, которыми пользовались у меня на родине. Это седло было больше, грубее и менее гибкое, словно внутри находился деревянный костяк.
– Венгерское, – сказал Томас и показал на высокие боковые и переднюю луки, а затем приподнял седло с одного края, – ленчик деревянный, но набивки больше, чем обычно. Если хочешь знать мое мнение, то перед нами нечто среднее между кавалеристским седлом и его английской разновидностью, хотя в этих вещах я не силен.
Он вновь подошел к стойке и снял два продолговатых футляра – один длиной с руку, а другой намного короче.
– Их прикрепляют к седлу, а внутри держат оружие – вспомни ружье и пистолет, – пояснил Томас. Он заглянул внутрь и с любопытством повертел в руках. Вернув вещи на место, мы прикрыли дверь. – Откуда ты родом, Альберт? – Томас стал прохаживаться по конюшне. Но Альберт был занят лошадью. – Ты ведь уже долго работаешь на этом постоялом дворе, верно? Вижу, ты прекрасный и аккуратный работник. Твоему хозяину, фон Хамборгу, повезло, что у него есть такой конюх. Догадываюсь, что помимо этого ты еще работаешь в лесу, чинишь повозки гостям, если потребуется, можешь и лошадей подковать. И гробы делаешь, если и такая необходимость возникает.
Альберт поднял голову.
– Ведь вряд ли хозяин на подобное способен? По-моему, его руки не привыкли к плотницкой и другой тяжелой работе… К тому же… – улыбнувшись, Томас посмотрел на брюки Альберта, – на твои штаны налипла стружка.
Альберт опустил голову и вернулся к работе. Однако мне показалось, что в густых усах его мелькнула улыбка.
– Готов поспорить, что ты провел здесь лет шесть-восемь. – Взяв соломинку, Томас начал ковырять ею в ухе.
– Одиннадцать, – пробормотал Альберт.
– Так долго! Ну надо же! Тогда полагаю, что ты лучше знаешь жизнь на этом постоялом дворе, чем даже сам хозяин. Знаешь гостей, помнишь, кто бывал здесь прежде, у кого характер покладистый и тому подобное.
Альберт продолжал работать – уверенно, спокойно и глядя лишь на лошадь.
– Что ты сказал: где ты жил, прежде чем оказался здесь?
Конюх перевел взгляд на Томаса, глаза блеснули, а губы сложились в подобие улыбки.
Томас отшутился:
– Ладно-ладно, попытка – не пытка.
– Во Фредерикии.
Профессор уже было отвернулся, отчаявшись разузнать что-либо, поэтому, услышав ответ, порядком удивился.
– Значит, твои родители живут во Фредерикии?
Лицо Альберта помрачнело, и я подумал, что улыбка и блеск в глазах мне лишь привиделись. Это лицо с улыбкой незнакомо.