— Нам не страшно, — подтрунивает Мишка. — Океаны… Мы на Марс переселимся…
Свекровь что-то ворчит в ответ, но из-за удара грома Тамара не может разобрать слов. Ей и страшновато, и облегчающе-радостно от этого потрясающего, яростного, опасного зрелища. Вдруг в комнате с шипением всхватывается бледно-синее пламя на электропроводке, на потолке, и Тамара испуганно приседает, на секунду ее ослепляет, и сильный треск раздается совсем рядом где-то.
— Ахти! Чтой-то это? — вскрикивает свекровь.
Мишка каменеет на миг и видит лицо Тамары, белое, как бела ее ночная рубашка. Кто-то стучит изо всей силы в дверь с улицы и что-то кричит. Тамара выскакивает в коридор и слышит за дверью истошный вопль жены Дыбина:
— Ой, скорей! А кто ж тут живой?.. Ой, убило!..
Простоволосая, в одном платье бежит Тамара к дому Дыбина прямо по мутно вздувшемуся, несущемуся по улице потоку воды. Холодная грязная вода хлещет ей по икрам, молния слепит, волосы путаются и липнут ко лбу, а над головой грохочет так, будто разверзаются небеса. Тамара вбегает в открытые ворота, вскакивает на крыльцо и ударяет в дверь.
В доме переполох, пахнет жженой резиной, и все семейство Дыбина смертельно перепугано. Кто-то говорит, точно стонет: «Только он за штепсель, из розетки чтоб вынуть, а тут как трахнет…» Все топчутся босиком вокруг Дыбина. Он лежит на полу, полузакатив глаза и закусив губы, рыжеватая бородка остро торчит кверху, рукав нижней рубахи разорван до самого плеча, а вся рука покрыта лилово-синими пятнами. Жена Дыбина, в резиновых мокрых сапогах, в мокрой телогрейке, причитает: «Ой, что ж теперь-ка и буде-ет!..»
— Отойдите все! — командует Тамара, доставая из металлической блестящей ванночки шприц; она принимает сурово-спокойный вид, сдерживает дрожь в пальцах, становится голыми коленками на мокрый затоптанный пол и уверенно делает укол Дыбину.
Жена его, плача, умоляюще просит: «Томочка, милая, спаси как-нибудь…»
— Успокойтесь, — тихо говорит Тамара, потом встает, кладет шприц в ванночку, чувствуя странную слабость в коленях.
Ливень становится еще сильнее, молния полыхает раз за разом, и в ее холодно-синем ослепляющем свете эти новые стулья, никелированная кровать, дорожки, телевизор, люстра и буйно разросшиеся цветы в ящиках кажутся Тамаре почему-то лишними рядом с безжизненно распростертым на полу человеком. Дыбин приоткрывает один глаз, потом другой, приподымает голову, жутко обводит всех бессмысленно-тупым взглядом и пробует встать. Жена и дочка хлопочут возле него, подвигают ему стул, приподымают, и Тамара видит руку Дыбина, беспомощно и деревянно свисающую из разорванного рукава.
Хлопают двери, слышатся несмелый говор, топот ног, голоса: «А как? Что он? В столб ударило? В антенну?» Это уже прослышали соседи и бегут узнавать, что да как. Их толкает всесильный дьявол любопытства. Даже гроза не может их остановить. Дыбин приходит в себя, на стуле уже сидит твердо и поглаживает руку. «Тебе лучше, папа?» — спрашивает дочка. Он кивает головой и тут словно бы впервые замечает Тамару. Он смотрит на нее недоуменно, будто что-то вспоминая, небритое лицо его напрягается, губы вздрагивают, вытягиваются, и Дыбин сипло произносит: «Вот так тюкнуло… В глазах зелено…»
В дом входит мужчина в мокром плаще и еще с порога спрашивает у Дыбина: «Так как тут тебя угораздило?» Следом за мужчиной входят еще люди, толпятся, оттесняют Тамару, и она идет к двери. Жена Дыбина хватает Тамару за руку и лепечет: «Большое тебе спасибо, Тамарочка! Век не забудем… Ой, такое же спасибо тебе, такое…»
— Ну что вы… — смущенно отговаривается Тамара. — Пустяки.
Она идет по улице под дождем, шлепая босыми ногами по лужам, немного возбужденная всем происшедшим. Уже совсем светло, дождь утихает, гром погромыхивает где-то за лесом. От грядок остро пахнет картофельной ботвой. Над поселком бегут низкие, одинокие тучки, похожие на клочья тумана. И Тамаре хорошо и радостно. Так хорошо, как будто она сдала трудный экзамен.
Потом они завтракают, сидя за кухонным столиком. Из окна им виден дом Дыбина, и вьющийся из трубы дым над шиферной крышей, и мокрая лопушистая зелень огородов, и солнце, прячущееся за садом Дыбина. Мишка, в майке, гладко причесанный, ест горячую картошку с жареными грибами и спрашивает:
— Говоришь, сильно стукнуло?
Тамара сидит напротив и пьет чай из белой фарфоровой чашки.
— Да, сильно.
— Мало стукнуло, мало…
Тамара смотрит на Мишку. Ей хочется сказать ему что-то колкое: ведь это могло случиться со всяким…
— Может, гроза опять повернет и еще раз стукнет его, — долбит свое Мишка.