Но и Чемоданов теперь разглядел все.
Он пробормотал, будто просыпаясь:
– Это что же, Зиночка! Это же форменная свиданка за моей спиной?
– Не знаю, – ответила она. Что она могла еще сказать?
Катя не смотрела на своего бывшего жениха, а смотрела лишь на Зину. Не было в ней ни испуга, не было стыда перед всеми гостями.
– Зин, – произнесла не громко, но внятно. – Не пугайся только… Я тебе все объясню… Я все сделала сама…
– Я объясню, – перебил ее Костик. И выпалил: – Я на Кате женюсь!
– Ду-рак! – выдохнул непроизвольно Толик и осекся, поймав на себе ненавидящий взгляд Чемоданова. Наверное, до него дошло, что и Толик тут как-то замешан.
Сейчас он вразнос пойдет… Надо бы сматываться подобру-поздорову, а то ему влетит…
Толик зыркнул в сторону калитки, но проницательная Зина, как угадала, вцепилась ему в руку.
– Толик, – попросила. – Толик, успокой его!
– Как же… Успокоишь… – пробормотал он и попытался от Зины освободиться. Но она держала крепко.
– Ну поговори, он тебе поверит!
– Он никому не поверит!
– Зина! – Чемоданов обращался лишь к ней. – Ведь я с вами по-хорошему? А вы?
– Я правда не знала, – откликнулась Зина.
– Не знала она… Не знала, – подтвердил Толик.
– И ты тоже… – Чемоданов вскрикнул как раненый, берясь рукой за грудь, будто погибал от удара. Вдруг он подхватился и кинулся в дом.
– Беги за ним, – Зина толкнула Толика к террасе.
– Зачем?
– Беги! – сказала она. – А то он что-нибудь с собой сделает!
– Не сделает…
– Да он же пьяный!
Но всех в это время отвлек инвалид, объявившийся в саду. Никто не заметил, как он пришел.
– А я тебя ищу, – сказал он, обращаясь к Костику, стоявшему столбняком среди всего этого крика и гама.
– Меня?
– Тебя, мать послала… Ты же Ведерников?
– Я, – сказал он.
– А чего тут так шумно? С улицы даже слышно!
Из дома появился Чемоданов, но уже с ружьем в руках. Все, забыв про инвалида, уставились на него, на его руки. А он тут же переломил ствол и дрожащими руками стал заталкивать туда два патрона, подаренные Толиком.
Хорошие патроны, не с дробью, а с картечью, специально для собак.
Заталкивал и озирался, патроны туго лезли, выглядывая, как все они тут собрались против него, против Чемоданова. Все против одного, заранее договорились. Пощады от них не дождешься, но пусть и от него тоже не ждут. Ни Толик, ни Зина, ни Катька, ни этот… Объявившийся неведомо откуда типчик…
Его взгляд натолкнулся на инвалида, который один среди всех ничего в происходящем не понимал и был до крайности беспечен.
– Ты на кого, дружок, охотишься? – спросил весело.
– Папашка! Я тебе дружочек? – повторил Чемоданов, впиваясь в него глазами. – И это кругом тоже дружочки? Да? Да я тебе скажу, кто они на самом деле: волки! Папашка! Стая волков! А этот, – кивок в сторону Толика, – так матерый волчище… Он уже Зинкин дом успел загнать, у него и билет на поезд в кармане!
– Толик? – Зина в страхе повернулась к нему. – Это правда? Когда же ты успел?
– Успел, успел… Он такой, он поворотливый! – голосил Чемоданов.
– Да врет он! – выкрикнул Толик, потому что в сердцах ругал себя, что вовремя не ушел, а теперь стой как дурак и выслушивай пьяный бред этого сумасшедшего жениха, который еще неизвестно что выкинет… Со своим ружьем, как в дурацкой какой-то драме. Слава богу, что не умеет заряжать и патроны не лезут… Подарил, называется, на свою шею!
А Зина уже под руки Чемоданову лезла, просила, умоляла:
– Брось ружье-то… Василь Василич… Брось… А и правда стрельнет, оно же оружие… Давай тихо-мирно поговорим… И Катя поговорит… Ведь ничего не случилось же…
– И ты врешь! – произнес тот, наконец зарядив ружье, и щелкнул затвором. – Все тут заврались, все против…
– Эй, эй… Дружок, – выкликнул инвалид, замечая, что тот взводит курки, пытаясь целиться в стоящих тут людей. Он заковылял прямо на поднятое к нему ружье. – Ты, брат, не того… Убери пушку-то, не стращай… Не страшно… Мы уж отстрелялись, дружок… Совсем отстрелялись-то…
Он протянул руку, пытаясь ухватить за ствол, чтобы наклонить его к земле, но Чемоданов понял это движение как попытку отнять ружье.
– И ты против? Все… И ты тоже? Ненавижу! – крикнул он и нажал курки.
Грянул дуплетом выстрел.
Инвалид какое-то время продолжал стоять, будто в удивлении уставясь на смертельно белого неподвижного Чемоданова и на черные дула, изрыгнувшие два красных огня, из них еще исходил легкий дымок. И вдруг стал опрокидываться на бок, теряя костыли и хватаясь за воздух рукой. Упал, затрепыхавшись, и затих. Лежал на боку, скособочившись, ухом к земле, будто прислушивался к чему-то. А все, замерев, глядели.
Закричала Катя. Говорят, этот крик услышали в поселке многие, пронзительный, рассек он тишину, и люди в домах вздрогнули, и дети проснулись в своих кроватках.