- Что означает фраза: "...останется у обитателей времени не больше, чем остаётся времени у путника, идущего на зов предков..."? - спросил выходец.
- Это срок, который Зокон отпустил для всех нас...
- И каков он - этот срок?
- Я не знаю... - вздохнул Легонт.
Повисла тишина, которую отважился нарушить только древний старец.
Он с печалью в голосе произнёс:
- Думаю, это время, понадобившееся Эркатоге, чтобы обрести успокоение...
- И в чём оно измеряется? - повернулся Зодчий к старику. - В годах, в месяцах, в сутках?..
Старик горестно покачал головой.
- Это только мы, люди, пытаемся измерить время. ТАМ это не нужно... Обо всём скажет душа. Если она готова - избавление наступит быстро, если нет - нам дадут возможность подумать. А сколько дадут - неведомо никому...
39.
Зодчий ничего не сказал ни выходцам, ни поселенцам, однако к вечеру все на заставе уже знали о пророчестве. Известие произвело разное впечатление. Поселенцы выглядели откровенно подавленными, чего нельзя было сказать о выходцах. Для них жизнь на заставе воспринималась как долгая служебная командировка, к которой ты настолько привык, что свыкся и даже смирился с ней, но которая когда-нибудь обязательно закончится, и тогда ты вернёшься если не домой, то под одну из берёзок, в изобилии росших на небольшом погосте...
Внешне всё выглядело как обычно: тренировки, работа, совместная трапеза, дежурства, непринуждённые разговоры по вечерам, однако в воздухе физически ощущалось напряжение, становившееся с каждой минутой всё явственнее. Все чего-то ждали. Не важно - плохого или хорошего, но всем хотелось развязки...
На следующее утро их разбудил вой сирены. Заставники, давно готовые к чему-либо подобному, собрались быстро. Они выбежали из дома и стремительно понеслись к трокам, удивлённые тем, что никто из них не почувствовал начала Перехода.
Но Перехода и не было...
Царь-трава больше не главенствовала в первобытном хаосе Зокона. Сейчас там происходило что-то ещё более поразительное. В абсолютной тишине по всей ширине зоны конфликта в сторону заставы, шевелясь и извиваясь, ползла сплошная зелёная масса...
Заставники заняли места, продолжая с тревогой следить за приближением малахитовой волны. Это было что-то новое, и никто не знал, как с ним бороться.
Зодчий напряжённо думал, вспоминая всё, что когда-либо слышал о растениях, попадавших в Зокон. Между тем, вал, переливающийся всеми оттенками зелёного, замер словно мяч, свободно катившийся по полю и неожиданно наткнувшийся на преграду.
Минуты текли, а впереди ничего не менялось.
Только через полчаса стало заметно: сплошной изумрудный ковёр кое-где начал рваться и вспучиваться. Заставники по-прежнему не покидали своих троков, ожидая завершения растительной феерии. Ещё через полчаса пришли к выводу, что сидеть под защитой троков смысла нет. Там, впереди, действительно, что-то происходило, но настолько медленно, что изменения становились заметны лишь после десятков минут напряжённого наблюдения.
Зодчий и Рабус оставили в каждом троке по два заставника, а с остальными отправились заниматься обычным делом - изготовлением новых стрел на собранном Фархадом станке.
Дежурившие в троках менялись каждые два часа. Вновь прибывшим на смену сразу же бросалась в глаза невероятная скорость роста того, что лежало впереди и что манило и пугало одновременно. К вечеру всем стало ясно: Зокон претерпевает кардинальные изменения, потому что от прежних ажурных переплетений ферм, эстакад, пролётов мостов, искорёженных виадуков, почти ничего не осталось. Теперь зона конфликта выглядела как сплошное малахитовое море, лишь при детальном рассмотрении распадавшееся на отдельные элементы.
На следующее утро картина несколько прояснилась, и заставники смогли позволить себе радость гадания, в попытках найти название странному феномену. К этому времени зелёный ковёр заметно приподнялся над землёй, открыв для обозрения нечто новое: вся многокилометровая площадь зелёного шатра не просто парила в воздухе, нарушая закон всемирного тяготения, а вполне прозаически опиралась на сотни и тысячи тонких корней, медленно превращавшихся в настоящие стволы.
По всему выходило - впереди росло одно-единственное дерево! И только одно дерево могло иметь столь необычную форму - баньян. Однако найденное подходящее название ещё не давало ответа на главный вопрос: каким образом дерево-роща смогло проникнуть в Зокон, не будучи транспортировано сюда Переходом? Если только... Мысль обожгла Зодчего. "А что если "баньян" - это новая форма Перехода?!"
Своей догадкой он поделился с Агути и Гоблином, вызвав ожесточённый спор между ними. Гоблин с присущей ему легкомысленностью заявил, что лично ему абсолютно всё равно, что произрастает впереди: "бадан", "баньян" или "бурьян", лишь бы эта треклятая сельва не касалась его лично. На что Агути горячо возразил:
- Нельзя быть таким инертным! Если предположение Зодчего верно, то мы лишаемся единственного преимущества перед вторгающимися в Зокон животными формами. Мы не сможем заранее узнать время и место их появления, и всё наше прогнозирование Переходов теперь яйца выеденного не стоит!
Гоблин глянул на Агути неожиданно погрустневшими глазами и спросил:
- От нас в данной ситуации что-нибудь зависит?
Агути не нашёлся, что ответить.
- Тогда к чему столько эмоций?..
Фархад присоединился к разговору в последнюю минуту, но суть спора уловил.
- Уважаемые участники диспута, есть возможность вас примирить, - заявил он, указав рукой в сторону Зокона. - Там что-то назревает...
Последняя реплика быстро успокоила спорщиков. Прошла минута и каждый почувствовал и з м е н е н и я: все запахи трансмутировались, обретя сладковато-приторный вкус, видоизменились звуки, словно сколлапсировавшиеся в самих себя, поменялось освещение, на миг разорвав многолетнюю пелену облаков и одарив изумлённых поселенцев слабым подобием прямого солнечного света. А потом пришёл звук. Новый, томительный, тягучий, он струился по общей кроне "баньяна" и выплёскивался на заставников режущими осколками нечеловеческих эмоций. В происходящем было нечто мистическое, нечто запредельное, и оно намеревалось подчинить себе и поселенцев, и выходцев.
Зодчий ощутил внутри себя нарастающую сосущую пустоту, источник которой таился где-то под километровой кроной дерева-рощи. Пустота начала расползаться по всему телу, стремительно завоёвывая один орган за другим. Но Зодчего происходящее почему-то не пугало, наоборот, ему даже нравилось, что его многострадальное "Я" наконец-то избавится от невыносимо тяжёлого бремени ежесекундно решать за десятки чужих судеб... Он без колебаний отдался в ласковые объятия чужой воли, и воля эта тут же овладела его телом, незаметно подбираясь к беззащитному сознанию...
А потом налетел ветер. Подобного ветра Зодчий в Зоконе никогда не видел, потому что он принёс с собой тончайшие эманации давнего, навсегда утраченного прежнего мира. Сразу всё вокруг вернулось на круги своя: запахи вновь стали прежними, звуки приобрели привычное звучание, свет вернулся к привычной рассеянной тусклости. Всё стало на свои места кроме одного - ветра!
Он продолжал лить на заставников мелодию, затрагивавшую в душе каждого самое потаённое, самое сокровенное - то, что в течение всей жизни лежало где-то под спудом, ожидая благословенного мига освобождения. Это не было наваждением, но и реальностью быть не могло - в настоящей жизни человек не в состоянии испытать подобное непередаваемое чувство абсолютного космического блаженства...