— Ты что делаешь-то, Катя! — попытался было урезонить ее Челищев, но Катерина, судя по всему, вошла в раж — вторая пощечина обещала быть не последней, если бы Сергей не перехватил запястья Катиных рук.
— Ты что?! Что вы все меня по голове-то бьете?! Я вам что — груша боксерская?! Тоже мне, макивару нашли…
— Пусти, пусти меня, скотина безмозглая! — Катя шипела и вырывалась, как взбесившаяся кошка; опасаясь, что она начнет пинаться, Сергей развернулся к ней левым бедром.
Карина стояла у двери с приоткрытым от удивления ртом.
— Катя, успокойся, люди же смотрят!
— Вон! — рявкнула Катерина, обернувшись на Карину. Та, скрывая усмешку, скользнула за дверь:
— Я вам сейчас кофеечку приготовлю…
— Вон! — Карина исчезла, а у Кати, видимо, энергетический выброс закончился, она обмякла в руках Сергея и заплакала.
— Господи, какая же я дура!
У Челищева екнуло сердце, он хотел было обнять Катерину, прижать к груди, поцеловать мокрые глаза, но всплыли в памяти голос Гургена и безвольная, окровавленная фигура Винта. Сергей почувствовал, как давит на правом запястье браслет отцовской «Сейки»… Он перевел дыхание и усадил Катю на белый пластиковый табурет.
— Какая же я дура, — повторяла Катерина с упорством испорченного граммофона. Сергей вздохнул:
— Катя, прости меня… Я… Ты же уже знаешь все… Эта история с Гусем доконала, нервы сдали совсем, я с катушек и поехал. Словно затмение нашло какое-то…
Он чувствовал, что слова получаются какими-то фальшивыми, но, видимо, даже такие оправдания Катерине были нужны.
— Но позвонить-то можно было? Я ведь… Я ведь чуть с ума не сошла… Сереженька… Как же ты мог… Она обхватила Сергея руками за бедра и прижалась лицом к его животу.
В животе у него стало пусто и холодно, как при полете вниз с американских гор. «А как же ты могла знать, что моих родителей убивать собираются, — и молчать?!!» — чуть было не выкрикнул ей в затылок Сергей, но лишь закашлялся — язык почему-то отказывался повернуться, а в следующее мгновение он уже взял себя в руки.
— Прости меня, Катюшка, больше такое не повторится… Я обещаю… Она судорожно вздохнула-всхлипнула и подняла глаза:
— Горе ты мое луковое… Я… Да что там говорить… Мне два дня уже как в Сибири быть надо — Виктор Палыч в командировку посылает. Я тянула под разными предлогами — тебя хотела увидеть, убедиться, что ты жив… Вот, спасибо, убедилась… Можно лететь спокойно, самолет через три часа.
— В Сибирь? Тебе в Сибирь лететь надо? — удивился Челищев.
Он вспомнил, как Антибиотик говорил ему о предстоящей «вкусной» работе с сибирскими коллегами.
— Да, в Сибирь… А что тебя так удивило? Сергей объяснил, и Катя устало усмехнулась. Похоже, мы с тобой по одному и тому же делу работать будем. Как комсомольцы в известной песне — тебе на запад, мне — на восток.
— А что за дело-то?
— Алюминий, что же еще… Сибирский алюминий… Виктор Палыч тебе все завтра подробно расскажет, давай не будем сейчас о делах. Просто помолчим немного перед дорогой, Сереженька…
Она снова уткнулась ему в грудь лицом, а он молча гладил ее по волосам одеревеневшими пальцами… Смутно было на душе у Челищева. Женщину, которую обнимал, Сергей и любил, и ненавидел одновременно.
В оздоровительном центре было тихо, как в заколдованном спящем королевстве. Из массажного кабинета не доносилось ни звука. В баре над двумя остывающими чашками кофе неподвижно сидела, ссутулившись и подперев щеку рукой, усталая и сразу как-то постаревшая Карина…
Весь следующий день Сергей отсыпался, вставая с кровати лишь для того, чтобы поесть. Организм брал свое — на Челищева напал страшный жор, периодически сменявшийся приступами сонливости. Из этого «берложьего» состояния Сергея вывел звонок в дверь. Он открыл, не поинтересовавшись, кто звонит — после всего случившегося за последние две недели чувство опасности почти атрофировалось. На пороге стоял улыбающийся Толик-Доктор. Неизвестно почему, Челищев обрадовался ему, как близому другу, которого не видел несколько лет:
— Толян! Елки-палки, заходи, а я думал, ты с Катериной в Сибирь полетел.
Доктор несколько смешался от такого радушного приема:
— Да нет, Сергей Саныч, с Катериной Дмитриевной Танцор полетел со своими пацанами, а мне велели к тебе пристегнуться.
— Толик, ты брось меня по отчеству кликать, а то я себя дедушкой чувствовать начинаю… Пойдем на кухню, кофейку навернем. У меня, по-моему, и мороженое в морозилке есть — как знал, что ты придешь, не трогал…
Челищев, измученный тишиной пустой квартиры, неосознанно радовался появлению живого человека, оторвавшего его от бесконечных невеселых размышлений. Доктору же такое внимание со стороны Сергея откровенно льстило, и он стал похож на большого ребенка, изо всех сил пытающегося напустить на себя важность.
— Ну, рассказывай, какие новости в городе, чем братва живет, а то я сто лет уж ничего не слышал. — Говоря, Челищев накладывал Толику в огромную суповую тарелку «атомную» порцию финского мороженого. Потом разлил кофе по чашкам, присел к столу и достал сигареты. Доктор немедленно набил рот холодным лакомством и, шумно прихлебывая кофе, стал степенно излагать новости, причавкивая и негромко мыча от удовольствия:
— Ну что, все в основном, как было, но звери совсем забыковали — пацаны со всех сторон говорят: решать что-то нужно. От них уже не протолкнуться: раньше сидели себе на рынках да у ларьков — это еще куда ни шло, а теперь в приличное место не зайдешь — всюду черно. «Взрослым» говорили — а они все тянут, решить не могут… Опера… Даже опера не против, чтобы черножопым беспредел устроить — позавчера на «пермских» в «Виктории» мусорня наехала — всех повязали, повезли на Литейный фотографироваться, ну там, как положено, отмудохали всех… Так вот — Водолаза двое в масках в сортир заволокли и ну ногами месить — два ребра сломали, пидоры. Так вот — месят его, а Водолаз им в уши вливает: «Что вы все время нас да нас. Когда „черных“ плющить будете, беспредел же в городе из-за них?» А ему мусоренок, вроде как с сожалением: «Начальству виднее, кого в первую очередь, и не вздумайте нацменов трогать, иначе вам совсем пиздец». Так Водолаз-то потом и смекнул, что у ментов начальство «черными» прикуплено, опять зверьки проворнее оказались. Ну а сейчас все ждут, до зверьков все с дорогой душой дорвутся, только свистни…
Доктор солидно вздохнул и снова навалился на мороженое. Сергей изо всех сил старался не улыбнуться.
— А так — особых новостей-то нет… Александра Иваныча еще при тебе посадили — так и сидит… Голодных много появилось, с головой совсем не дружат, молодые какие-то, борзые… Да, дуэль у нас тут намечается — Клейстер-Казанец с нашим Женькой-Питоном из-за женщины всерьез стреляться собрались — на Коркинских озерах, картечью. Ну дети, ей-богу… Женька-то ее у Клейстера отбил, ну тот и завелся… Придется завтра с Ноилем встречаться, перетирать это дело, а то придумали — мало нас менты мочат, так еще и сами друг друга…
— Толик, а казанцы — они же мусульмане, значит — тоже «черные»?
Доктор надолго задумался, потом покачал головой:
— Нет, то, что не «черные», — это точно, они в уважухе, хотя и беспределыцики, но и не наши они — это ясно. Они — между… Да! — Толик хлопнул себя по лбу. — Чуть не забыл подарок-то передать, Катерина Дмитриевна велела…
Доктор полез во внутренний карман куртки и достал оттуда черную трубку-радиотелефон.
— »Дельта»! Крутая штука, только денег жрет — немерено… Но тебе уже положено, сейчас все пацаны серьезные на трубках — удобно и быстро…
К кабачку «У Степаныча» Сергей с Доктором подкатили за две минуты до назначенного времени. Толик остался в машине, а Сергей пошел внутрь. Он не был здесь с того самого дня, как увез Гуся… Интерьер не изменился, а вот лица официанток и барменов были Челищеву незнакомы: видно, после той истории Степаныч решил от греха сменить персонал… Антибиотик как всегда сидел в кабинете, потягивал красную «Хванчкару». Впрочем, потягивал, пожалуй, громко сказано — один бокал густого красного вина Виктор Палыч мог мусолить весь вечер…