Потом, уже на борту, он вручил эту корзину нашему капитану.
– Похоже на золото, сэр, – сказал он. – Большая редкость, думаю, что дорого стоит.
– Отчего же такая вонь?
– Думается, что это всё-таки не совсем золото, а, скорей, золотое вно, – сказал мичман, – но я знаю в Москве пару банков, в которых особое чутьё на золото. Они затыкают нос, сэр, поверьте, заткнут и на этот раз.
– Вно есть вно, – сказал Суер, – даже и золотое. – И он одним ударом капитанского сапога вышиб за борт корзину с золотым вном.
Корзина, конечно, не затонула и до сих пор болтается где-то в волнах Великого Океана.
Глава XXIX. Кроки и кошаса
Открывая наши острова, мы, конечно, заносили их на карту. Это ответственнейшее дело было поручено мичману Хренову.
Обычно после открывания очередного острова в кают-компании собиралась сверхсекретная группа, в которую, кроме меня и капитана, входили старпом и лоцман.
Под рюмочку кошасы мы придумывали название очередному острову, а после вместе с широтами и долготами выдавали это всё мичману. Полагалась ему и рюмочка кошасы.
Взяв кошасу под мышку, мичман, хмыкая, уходил куда-то к себе и заносил всё на карту. Карту эту он почему-то называл «кроки».
– Сейчас занесу на кроки, – говорил он обычно, помахивая кошасой.
И вот, что, бывало, ни скажешь мичману, дрова пилить или картошку чистить, он всегда отнекивался:
– Кроки, кроки, у меня кроки.
Когда он не появлялся в кают-компании на наших вечерних приёмах корвалолу, мы оправдывали его:
– Кроки! Хренов делает кроки!
Как же, собственно, он их делает, толком никто не проверял.
Однажды въедливый Кацман предложил всё-таки эти кроки осмотреть. Мы заманили мичмана кошасой и предложили предъявить кроки.
Боже мой, что же это были за кроки! Я таких крок никогда не видывал: грязные, облитые какао, прожжённые пеплом сигар.
Кроме того, все острова по виду у него напоминали овал. Огурчик побольше, огурчик поменьше, то банан, а то баклажан. Мы, конечно, бывали и на таких баклажановых островах, но встречались и треугольные груши, и квадратный картофель, я уж не говорю о более сложных формах, вроде кружки пива.
Мы отругали мичмана и перерисовали все острова собственноручно. Установили окончательные официальные названия всех островов и определили их формы. Вот краткий перечень:
1. ОСТРОВ ВАЛЕРЬЯН БОРИСЫЧЕЙ – формы кривого карандаша.
2. ОСТРОВ СУХОЙ ГРУШИ – яйцеобразный с деревом посредине.
3. ОСТРОВ НЕПОДДЕЛЬНОГО СЧАСТЬЯ – напоминает Италию без Сицилии, сапогом кверху.
4. ОСТРОВ ПЕЧАЛЬНОГО ПИЛИГРИМА – определённой формы не имеет, более всего склоняясь очертаниями к скульптуре «Рабочий и колхозница».
5. ОСТРОВ ТЁПЛЫХ ЩЕНКОВ – по форме напоминает двух кабанчиков вокабул, соединённых между собой хвостами.
6. ОСТРОВ ЗАБРОШЕННЫХ МИШЕНЕЙ – в форме офицера.
7. ОСТРОВ УНИКОРН – по форме напоминает ланиты Хариты.
8. ОСТРОВ БОЛЬШОГО ВНА – золотое руно с вулканическим задом.
Пожурив мичмана, капитан выдал ему новые кроки с приложением небольшого количества кошасы. А мичман снова всё перепутал: кроки выпил, а на кошасе стал красками рисовать.
Глава XXX. Остров пониженной гениальности
Этот непознанный остров, это причудливое изобретение природы вначале просто-напросто никто не заметил. Дело в том, что он лежал – ниже уровня океана. И значительно! Метра на четыре с половиной! Не знаю уж, каким чудом мы не напоролись на рифы и вообще не ввалились вместе со всем нашим «Лавром Георгиевичем» в бездну этого куска суши.
А волны морские, дотекая до острова, странным образом обходили его стороной, не говоря уж о приливах и отливах.
Мы притормозили «Лавра» на гребне какого-то полудевятого вала, отдали якоря… гм… боцману Чугайле, и он, поиграв с ними, бросил якоря в воду.
К сожалению, боцман промахнулся, и один якорёк, названием «верп», залепил прямо на остров.
Наш верп, прилетевший с неба, вызвал значительный переполох среди жителей. В нижнем белье они выскочили на улицу из своих домиков, в большинстве девятиэтажных с лоджиями, и принялись скакать вокруг якоря. Некоторые решительно хватали верп наш и пытались забросить его на «Лавра».
– Сбросить верп полегче, чем закинуть на борт, – заметил Пахомыч, крайне недовольный боцманом. – Господин Чугайло, вы мне ещё ответите за этот якорь.
– Господин старпом, обратно я заброшу его играючи.
По якорной цепи боцман ловко, как шимпанзе, спустился на остров и только хотел кинуть верп, как туземцы окружили его, схватили и стали, как говорится, бить боцмана в белы груди.
Боцман машинально отвечал им тем же: хватал туземцев и бил их в белы груди.
– Сэр! Сэр! – кричали мы капитану. – Они бьют друг друга в белы груди!
– В сущности, – отвечал Суер, – в сущности, некоторые из побиваемых грудей не так уж и белы. Но, конечно, надо выручать боцмана.
Вслед за капитаном и лоцманом и мы с Пахомычем поползли вниз по якорной цепи выручать верп и боцмана.
Как только мы ступили на сушу, туземцы кинулись на нас.
– Позвольте, – сказал Суер-Выер, – неужели на вас сверху ничего не кидали? Чего вы так разъярились?
– Кидали! Кидали! – орали туземцы. – Вечно нас забрасывают всякою дрянью!
– Верп – вещь порядочная, очень изящный якорёк, – сказал Суер. – А кто тут у вас за старшого?
Вперёд выступил невысокий туземец с подушкой в руках.
– Позвольте представиться, – поклонился ему капитан. – Суер-Выер.
Туземец протянул руку:
– Калий Оротат.
– Боже мой! – сказал Суер. – Неужели Калий? Калий Оротат? Гениальный поэт? Это так?
– Да здесь все поэты, – недовольно поморщился Калий Оротат. – Да вы что, разве не слыхали про нас? Это ведь остров пониженной гениальности. Нас сюда забросили катапультой. Из разных концов планеты. Но в большинстве пишут на русском. Даже вон тот парень, по национальности сервант, и тот пишет на русском. Эй, сервант, почитай что-нибудь достойным господам.
– Прямо не знаю, что и почитать, – сказал сервант. – У меня много философской лирики – циклы верлибров, лимерики, танки…
– Почитайте нам что-нибудь из философской лирики, – предложил лоцман Кацман, глотнув мадеры.
Сервант поклонился:
– Ну, это же совсем неплохо! – воскликнул Суер, похлопывая серванта по плечу. – Какая рифма: «тигры – овода»! А как топоры горели?! Мне даже очень понравилось.
– А мне так про керосину литр, – встрял неожиданно Чугайло. – Только не пойму, почему керосину. Напишите лучше «самогону литр»!
– А мне так очень много философии послышалось в слове «селитра», – сказал лоцман. – И в штопоре такая глубокая, я бы даже сказал, спиральная философия, ведь не только искусство, но и история человека развивается по спирали. Неплохо, очень неплохо.
– Может быть, и неплохо, – скептически прищурился Калий Оротат, – но разве гениально? Не очень гениально, не очень. А если и гениально, то как-то пониженно, вы чувствуете? В этом-то вся загвоздка. Все наши ребята пишут неплохо и даже порой гениально, но… но… как-то пониженно, вот что обидно.
– Перестаньте сокрушаться, Калий, – улыбнулся капитан. – Гениальность, даже и пониженная, всё-таки гениальность. Радоваться надо. Почитайте теперь вы, а мы оценим вашу гениальность.