Мэри кивнула.
— Вам нравится Гендель? — спросила она Биббза.
— Не знаю. Слышал у него только «Ларго». Я не разбираюсь в музыке. И даже не умею притворяться, что разбираюсь. Если б умел, наверняка притворился бы.
— Нет, не стали бы. — Мэри посмотрела на него с полуулыбкой.
Но сразу отвернулась, потому что воздух сотрясся и задрожал от громких звуков; они затопили пустую махину церкви и поглотили двух сидящих в ней слушателей; кажется, вся вселенная заполнилась ими и затрепетала от них. Мэри с Биббзом не шевелились, погрузившись в музыку; церковь постепенно окутывали сумерки, и только фонарь органиста крошечной звездочкой светился во тьме. Седая голова то ритмично покачивалась под ним, то металась туда-сюда с яростью дуэльных выпадов, но лилипут чудесным образом одолел великана, и тот, покорный его магии, пел.
Царственный гимн завладел душой Биббза. Его переполнили чувства, неведомые доселе: никогда прежде в его несчастной жизни не было музыки. Только, в отличие от сказки, это принцесса Будур ввела Аладдина в волшебную пещеру, отчего чары виделись Биббзу еще чудеснее. Ему показалось, что с момента его тоскливой прогулки домой от доктора Гурнея прошло очень-очень много времени; ему показалось, что с тех пор он успел отправиться в счастливое путешествие и добрался до другой планеты, где они вдвоем с Мэри Вертриз сидят и слушают могучие хоры невидимых солдат и святых ангелов. Армия голосов вокруг них восхваляла и благодарила Господа, но не нарушала их одиночества. Не верилось, что вселенная не замкнулась навсегда в стенах церкви, что прямо за ними лежит дымная улица, где вышедшие на крыльцо домохозяйки подбирают со ступеней вечерние газеты и зовут ужинать детей, спешащих хотя бы еще разок покружиться на роликовых коньках.
Биббзу подумалось, что между ним и Мэри установился необычный контакт. Он знал, что это невозможно, но всё же чувствовал, что они ведут беспрерывный разговор: «Вы слышите этот напев? Уловили тот перелив? Знаете, какие мысли навевают мне эти звуки?» И она словно отвечала ему: «Слышу! И тот напев, а теперь и эти ноты, что слышите вы. Я знаю, какие мечты навеяла эта музыка. Да, да, я слышу всё! Мы слышим — вместе!»
В церкви стало совсем темно, и остались видны лишь таинственные тени, помутневшие витражи на окнах и лампа органиста с движущейся перед ней головой, однако Биббз не ощущал, что сидящая рядом девушка тоже погрузилась во мрак; ему казалось, что он видит ее в сумерках столь же четко, как и днем, хотя не смотрел в ее сторону. И величественное пение многоголосого органа этим вечером звучало для Биббза воспеванием Мэри и рассказом о ней и ее мыслях, гимном миру, в котором сердце его смиренно благодарило ее за доброту. Эта музыка была самой Мэри.
Глава 16
Но когда, по пути обратно домой, она спросила его о впечатлениях, он промолчал. Они, не обменявшись ни словом, медленно шли от церкви.
— Я расскажу вам, что всё это значит для меня, — продолжила она, не получив быстрого ответа. — Любое творение Генделя отличается для меня прежде всего одной чертой — отвагой! Вот так. Больше не хочется трусливо ныть, это настолько мелко; едва ли не всё в суете наших крохотных жизней начинает казаться бесконечно малым.
— Да, — согласился он. — Разве не странно, что люди в центре города спешат на поезда и толкутся в трамваях, где их туда-сюда шатает, лишь бы попасть домой, поесть, поспать — и опять мчаться в центр на следующее утро. А там на самом деле ничего стоящего и нет. Они подобны слугам, рвущим жилы, чтобы в доме всё шло своим чередом, и верящим, что тяжелый труд великая вещь. Они так шумят и суетятся, что забывают, что дом создан для жизни. Работать по дому надо, но люди, которым слишком много платят за это, путают понятия и ценят домашнюю работу как таковую. Им переплачивают, но, увы, счастливее они не становятся! У них нет ничего такого, чего бы не было у петуха в курятнике. Конечно, всё изменится коренным образом, если труд будет оплачиваться разумно.
— Вы о «коммунизме»? — спросила она и пошла еще медленнее, чем до этого: до дома осталось только три квартала.
— Название не важно, я говорю лишь о том, что мир устроен неразумно… особенно для человека, который хочет, но не может держаться от него подальше! «Коммунизм»? Ну, в любом «приличном виде спорта» есть понимание справедливости: все хорошие бегуны стартуют с одной и той же отметки, давая фору слабым, чтобы каждый мог приложить приблизительно равные усилия. И действительно, неужели было бы плохо, если бы все могли пересечь финишную черту одновременно? Неужто кому-то нравится побеждать других: разве можно спокойно смотреть в глаза проигравшему? Сегодня единственный способ наслаждаться победой — это забыть про чувства остальных. Впрочем, — добавил он, — когда я слушал музыку, я думал не об этом. Понимаете, когда я говорю о том, чем она не была для меня, я могу умолчать о своих истинных впечатлениях.