– Предлагаю тост, – Виктория подняла свой бокал, – за новые знакомства, – гости стола чокнулись бокалами, оставив на несколько мгновений приятные звуки хрусталя в воздухе.
– София у нас потрясающе делает рулет. Вам, – обратилась она к незнакомцу, – стоит непременно его отведать.
02.
Прошло несколько дней, возможно месяцев, а возможно и лет. Никто не знал. Точнее, никто не следил за уходящим временем на острове. Все были заняты своими делами: кто-то рыбачил, кто-то охотился, а кто-то с ночи до утра пил вино, утишая себя и свою душу сладкими и незаметными мечтами под взором оранжевого солнца.
Среди жителей острова существовало три определения «бытия раскаленной звезды». Первое значение являлось «Ка» и обозначало, что солнце находится где-то в небе. «Дэ» – солнце скрылось за горизонтом и на смену ему пришла пустая темнота. «Эс» – третье состояние солнца, когда положение не играло особой роли, но исходящий свет обретал слегка синеватый оттенок и погружал пространство в грезы. Данную систематизацию привил местный ученый по кличке Ромб. Жил он на острове еще задолго до «вселенской эпидемии» и «нового основания». Он был отшельником. Последние годы жизни обитал глубоко в джунглях вместе с обезьянами и только иногда выходил к остальным, зачитывая на центральной площади свои новые «наблюдения». Одни считали его простым сумасшедшим, другие верили, что его слова имеют смысл, вечно подкрепляя свои идеи прогнозами, что выкрикивал Ромб на центральной площади. Он легко мог предсказать надвигающуюся бурю или количество дождей в течении тысячи «световых суток». Правда на этом, все прогнозы прекращали работать. Никто за все время на острове так и не увидел «большое чудовище, что обитало в водах», или «демона, что прятался в джунглях, высматривая новую добычу» и уж тем более, никто и представить не мог, что означало «третья форма бытия раскалённой звезды».
Точный день его смерти был неизвестен. Несколько жителей острова заподозрили неладное, когда профессор перестал появляться на центральной площади. Они собрали небольшую группу и выдвинулись на поиски в джунгли. Спустя несколько ночей стало известно, что Ромб мертв, а его тело обглодали маленькие жучки кожееды. Сам труп трогать не стали – опасно для жизни, но вот вещи, что оставил после себя Ромб, поисковая группа захватила с собой. Это было небольших размеров увеличительное стекло, кукла в виде женщины, сделанное из подручных средств и несколько десятков выцветших листьев, на которых были выжжены мелкие символы. Как оказалось позже, эти символы означали буквы, которыми Ромб описывал всю свою жизнь на острове, начиная от ситуаций, возникавших с ним в джунглях и заканчивая своими теориями о солнце, демоне или лечебных травах, что навечно омолаживают тело. Жители острова долгое время изучали эти письмена, которые вскоре были переименованы в «книгу». Спустя поколение на острове появилась первая бумага. В то же время на центральной площади был построен небольшой храм «В честь профессора Ромба». Это была небольшая конструкция в виде шалаша, собранный из больших листьев и толстых веток местных деревьев. Внутри храма располагалась свеча. Каждый из жителей мог зайти в этот шалаш и почтить память профессора. Рядом со свечой томилась кукла в виде женщины, небольших размеров увеличительное стекло, а листы из «книги» были аккуратно развешаны по стене храма. Большинство из них уже давно иссохли, буквы перестали проявляться даже на свету. Лишь последняя страница не менялась со временем. Скорее всего это было связано с тем, что страница создавалась позже остальных и менее объемной, но некоторые жителе острова верили, что в этом замешано нечто иное и таинственное. В память, слова с этой страницы были выжжены на столике, где стояла свеча:
Я молю,
Ведь вы хотели этого.
Я кричу,
и вы смеетесь где-то.
Я горю
и сквозь огонь,
я слышу аплодисменты -
Я птицей в неволе был,
Чтоб ангелом переродиться после.
***
Жизнь у океана продолжалась. За это время Ипостасей помог гостю соорудить небольшое жилище рядом со своим домом. Виктория же, в свою очередь, придумала для новоиспеченного соседа временное имя. Теперь его звали Арсений.
От памяти вестей все так же не было. Он начинал жить и приспосабливаться к новым устоям. Новое имя нравилось ему, как и все, что стало его окружать. Он жил в небольшом деревянном домике. День он проводил у Серебряных – помогал Виктории, рыбачил с Ипостасием. Часто, вечер завершался вкусным ужином, а после он уходил обратно к себе. Ночь на острове казалась бесконечной, а снов было мало или не было вовсе и как это бывает, мысли по ночам неустанно рвутся наружу, и чувство недосказанности наполняет человека. Для подобных случаев Серебряный выделил Арсению несколько листов бумаги для писем и пару хорошо заточенных карандашей. «Неблагородное это дело, Арсений» – твердил Ипостасей в малом хмелю за ужином, после того, как узнал, чем пытается восполнить сон его гость. «А я не вижу ничего страшного» – отвечала Виктория супругу, с намекающим тоном на то, что кому-то пора остановиться. Арсений старался прислушиваться к словам своих новых знакомых. Эту тему он поднимал и на страницах в своей хижине, размышляя о правильности поступков: «Ведь кто же я такой, как ни иностранец в оборванных тряпках, пришедший ни весть откуда и требующий к себе все почести и внимание. Порой мне стыдно за себя и далеко не из-за того, что я такой какой есть, а из-за того, что люди относятся ко мне с сожалением. Еще дурнее от того, что вся благодарность моя – лишь слова, что ни в коей мере неизмеримо с тем, что делают для меня. Я ненавижу себя за то, что не могу отплатить этим людям сполна, а как хотелось бы… Но не взирая на свое положение, я изо всех сил пытаюсь быть полезным. Я берусь за все, о чем меня бы не попросили. Пока это так. Я надеюсь, что семья Серебряных поймет меня, ведь они стали мне очень близки. Этому я безгранично рад».