— Памина, — сказал он в ответ, — ты очень больной человек... какая-то жуткая травма или, может быть, что-то в генах. Я не знаю, что это такое... но ты не вампир!Беги, пока еще можно... неужели ты не понимаешь, что стремишься к собственной смерти?
— Я видела ангела, — сказала она, — и этот ангел — Смерть.
Они танцевали. Он пытался увести Памину как можно дальше от Пи-Джея, который все еще возился с амулетом, но Памина описывала круги и с каждым разом подступала все ближе и ближе... и ему приходилось не отставать от нее. Толпа приняла появление Памины на сцене радостными воплями... наверное, все задавались вопросом: кто эта девочка, которая безукоризненно повторяет каждое его движение, словно зеркало, в котором Тимми отражался в женском обличье... раньше он с ней не выступал...
— Ты не получишь этот амулет... — сказал Пи-Джей, непонятно к кому обращаясь. — Ты его не получишь... — Он все же открыл застежку. Дернул за цепочку, на которой висел амулет. Но мертвая рука Хит сжимала цепочку, так что та не поддавалась. Пи-Джей попытался разжать ее пальцы. Они словно окаменели.
— Хит, Хит... о Господи, Хит, помоги мне, — простонал он. Но мертвая рука не двигалась. — Зачем ты мне наговорила столько плохого? Неужели ты не понимала, что я не волен выбирать, что мне делать, и мне оставалось только одно, и это был ненадежный путь... но именно так я пытался тебя спасти и мог бы спасти... Хит...
Памина продолжала танцевать.
И теперь уже Тимми приходилось повторять все движения девочки, преследуя ее, пока она подбиралась все ближе и ближе к Пи-Джею и Хит.
Памина протянула руку, и...
— Нет! — закричал Пи-Джей, и...
Мертвая рука Хит пробила завесу дыма! Она держала амулет высоко над собой, крепко сжимая его! Свет играл на серебряной поверхности флакончика — такой яркой в мутных клубах дыма. Еще один вздох пролетел над толпой. Ничего из того, что они сейчас видели на сцене, не было описано ни в пресс-релизе, посвященном данному событию, ни в программке — и даже в тех слухах, что ходили уже за недели до выступления, об этом не было ни слова. Пи-Джей попятился. Его взгляд был прикован к мертвому телу бывшей жены. Тимми увидел страстное, страшное желание в его глазах и понял, что Пи-Джей... сдался. Амулет был предназначен для Памины, он был предназначен для нее с самого начала... и смерть Хит была предначертана ей — с того самого мига, когда она услышала голос Эйнджела там, в саду, в павильоне, стены которого были расписаны картинами буддистского ада.
Тимми понимал, что для зрителей этот амулет был как видение из легенды о короле Артуре: женская рука, держащая волшебный дар, возникшая над поверхностью озера, подернутого дымкой тумана... Памина схватила амулет. Она танцевала, приближаясь теперь к тому месту, где ополоумевшие поклонники пытались забраться на авансцену... Тимми стоял неподвижно. Пи-Джей внимательно следил за Паминой, продолжая стоять на коленях.
Памина сунула амулет в рот и... проглотила его. Ничего не произошло. Тимми сделал глубокий вдох. И все зрители в зале — все как один — затаили дыхание. Напряжение достигло очередной высшей точки. И тут...
Памина Ротштайн начала линять — по-другому и не назовешь. Ее кожа вдруг сделалась жидкой и стекла, обнажив под собой ярко-алую плоть. Ее глаза вылезли из орбит и медленно стекли по плавящимся щекам. Все ее мышцы свело страшной судорогой, и они начали сокращаться, так что кости трещали, не выдерживая давления. Ее легкие раздулись и сочились облаками кровавого пара. Грудина с хрустом разломилась, обнажив бьющееся сердце. Голова моталась из стороны в сторону, разбрасывая клочья кожи, кровь, волосы, зубы и осколки костей.
И все это время Памина продолжала танцевать.
Танец не был ни ужасающим, ни безобразным. Скорее это были конвульсивные движения плоти, громыхание костей, шипение крови, скручивание мышц — под красивую, напряженную музыку. Да, это было красиво: танец смерти. Но Тимми чувствовал что-то еще... присутствие холодного и коварного разума, разума нечеловеческого.
Проигрыш пошел уже по четвертому или пятому кругу. То, что только что было Паминой Ротштайн, а теперь превратилось в кровавое месиво, вновь начало обретать человеческий облик. Тело, разлетевшееся на куски, собиралось воедино. Сначала — кости. Череп подпрыгнул вверх из лужи разбрызганных мозгов. Зрители приветствовали каждое действие на сцене громкими возгласами одобрения. Начала формироваться кожа. Внутренние органы принимали свою обычную форму, кости обрастали мясом. Новая кожа получилась гораздо бледнее старой, волосы — грязно-русого цвета со следами черной краски. Глаза — большие, глубокие — сверкали, как два кабошона. Грудь стала твердой и плоской. Это был мальчик. Хотя понять, что это именно мальчик, можно было лишь потому, что он был совершенно голый... и в нем было что-то от гермафродита, как когда-то — в Тимми... Нет, этот мальчик, конечно же, не был кастратом... То, как он бился на сцене, как его бедра ходили ходуном, как он сжимал губы, как каждое его движение заводило публику... все в нем просто сочилось безудержной сексуальностью, такой, какой никогда не было — и не могло быть — в представлениях Тимми. Эйнджел Тодд вернулся.
— Танцуй со мной, Тимми, — сказал он.
Зал просто взревел в приступе наслаждения, близкого к оргазму. Два Тимми Валентайна! И они, эти люди в зале, совершенно не замечали того, как сильно они отличаются друг от друга... один — человек, второй — совершенно бесчеловечный... Впрочем, так и должно быть, подумал Тимми. Они же вообще ничего не видят. Они слепые...
Он танцевал вместе с собственным отражением, которое не было его отражением.
— Тимми, Тимми, — говорил ему Эйнджел, — это полный отстой. Какой-то поганый колдун запихал меня в эту чертову бутылку, и мне пришлось убивать всех, кто стоял у меня на пути, чтобы выбраться.
— А теперь ты убьешь и меня?
— Пока не знаю, я еще не добрался до этого места в сценарии. Заткнись и танцуй.
И они продолжали свой танец. Практически обнявшись, едва не касаясь друг друга губами. Эйнджел был словно Нарцисс, мастурбирующий в диком танце на свое отражение; в то время как Тимми, повторявший все его движения, делал это равнодушно и холодно, с выверенной, чуть ли не геометрической точностью.
— Тебе это не нравится, да? — спросил Тимми. — В смысле — быть мертвым?
— А ты тоже не можешь нормально общаться с живыми.
— Тебе не хватает любви.
— В жопу любовь. У меня ее никогда не было, да и теперь она мне не нужна.
— Если ты протянешь достаточно долго, к тебе придет сострадание. И любовь. Я знаю. Так было со мной. В плену у вечности возможно все.
— У меня нет времени на всю эту чушь. Давай, Тимми, пора начинать.
— Что начинать?
— Всему свое время, братишка.
— Хит станет вампиром?
— Ты задаешь слишком много вопросов, черт побери, давай танцуй! Иисус смотрит на нас. Мы должны вместе продолжить твой тур. Может быть, даже потом забабахаем новый альбомчик.
— Да пошел ты!
Они танцевали. И на этот раз Тимми не подал сигнал музыкантам, и они перешли к финальной части. И началось... Это была та самая часть, в которой и были задействованы все спецэффекты. Мертвая женщина высотой с десятиэтажный дом — сошедшая с громадной репродукции картины МакКендлза — начала свой морфинг. Каждое преобразование сопровождалось пронзительными воплями восторженной толпы. Вот она превратилась во взбешенного леопарда. Вихрь. И вот на сцене — Дороти, которая уже превращается в огромного льва. Истошные вопли. Множественный оргазм десятитысячной толпы.
— Смотри! — кричал ему Эйнджел. — Сколько энергии в этой толпе! Мы можем выпить ее и насытиться. И тогда мы с тобой сможем управлять всем, что происходит вокруг!
Огромные руки протянулись к зрителям, лазерные лучи высекали блескучие искры из этих призрачных рук. Одна рука была чуть правее Тимми, другая — слева от Эйнджела. Они оба словно окунулись в трепетный океан искр. И в этом океане света Тимми увидел, как Пи-Джей встал, держа Хит на руках... нежно и бережно, насколько это вообще возможно для человека, потерявшего свою единственную любовь... он целовал ее холодные мертвые губы, словно страдающий от безнадежной любви голливудский монстр...