В какой-то момент они пересекли границу Папуа — Новой Гвинеи. Об этом им сообщил Леви, и еще это можно было понять по тому, что настроение двух меланезийцев, их сопровождавших, заметно улучшилось. Леви сказал, они были членами Фронта освобождения, который сражался за Объединенную Новую Гвинею. Их схватили, но Леви освободил их, поручившись за них перед индонезийскими полицейскими, которые уже готовы были их растерзать.
Сколько еще нерассказанных историй! — подумал Тимми Валентайн. И теперь все эти истории подходят к концу. Да, конец уже скоро. Совсем-совсем скоро.
Он сам, Стивен, Пи-Джей и Карла по очереди дежурили у гроба леди Хит — на тот случай, если она вдруг начнет просыпаться.
Она не просыпалась, но и нельзя было сказать, что она умерла. Трупное разложение не тронуло ее тела: она зависла где-то на перепутье между смертью и бессмертием.
И только в самом конце их путешествия они смогут узнать, какой из этих путей она выберет.
Ангел
— А что делать мне? — спросил Лоран МакКендлз.
— То, что ты делаешь лучше всего, — сказал Эйнджел Тодд. — Рисовать мертвых женщин. Ведь ты еще не закончил серию. Осталась еще одна, не нарисованная. Моя последняя жертва, последний взмах моей острой косы на поляне истории.
— Что ты хочешь сказать? — Лорану вдруг стало страшно. — Только не говори, что это Хит!
Но он уже знал ответ.
— И на этот раз у тебя будет что-то получше обычных красок. Это будет твоя лучшая картина, и ты напишешь ее своей душой. Знаешь, ведь ты можешь сделать так, чтобы произошло чудо.
— Чудо?
— Ты приведешь ее сюда... на край бездны... и тогда мы посмотрим, захочет ли она прыгнуть?
И ангел засмеялся.
Ночь
...а поезд все мчался сквозь ночь.
Ночь
Пи-Джей проснулся. Ему приснилась мама, Шанна Галлахер. Дело было зимой. Мама сидела у камина в их доме в Узле, а он выбрался из постели, проснувшись посреди ночи, непонятно почему, может быть, потому что описался во сне, и теперь ему нужно было, чтобы его кто-то утешил. Он протянул к ней ручки, прошептал: «Мамочка», — но когда она обернулась, чтобы обнять его, его прикосновение разбило ее, словно хрупкую вазу, которую уже никогда не склеишь; а потом он смотрел на огонь в камине и видел чертей, танцующих в пламени...
Ночь
Ему снилось, что кожа Памины висела на копье, развеваясь на ветру, словно одно из страшных знамен Дракулы...
Память: 1462
Тирговист пал. Пал и последний оплот — Аргес; Дракула бежал в Трансильванию и попал в плен к Маттиасу, королю Венгрии.
И вот он снова закован в цепи. Снова — в темнице, уже в другой, — но разве не все тюрьмы одинаковы? И мальчик-вампир снова пришел к нему и позвал из сумрака:
— Дракула, Дракула.
— Меня так давно уже не называют моим детским именем, — сказал Дракула, — по крайней мере в лицо. Ты не должен звать меня так: я все еще воевода, и мое христианское имя — Влад.
— Неужели ты не узнаешь меня?
Дракула задумался. В тусклом, неверном свете одинокого факела его лицо казалось старым и изможденным.
— Ты говоришь так, словно ты — Раду. Но Раду уже должен быть молодым мужчиной. Твой голос... это голос из прошлого. Неужели я брежу? И ты — просто плод моего воспаленного воображения.
— Нет, — сказал Раду.
— Тогда, должно быть, ты — дух.
— В каком-то смысле — да.
— Если ты дух, значит, ты мертвый. А если так, то тебе лучше исчезнуть. Мне противна сама мысль о тебе и об этом турке... я думал о тебе каждый раз, когда вгонял кол в кого-нибудь из моих непокорных подданных... или в кого-то из этих турок... я много думал о тебе... и о том, как отомстить за тебя. Но тогда я был слаб. Тогда, но не теперь. Может быть, все бы сложилось иначе, будь я красавцем... я, а не ты... Может быть, если бы на твоем месте был я, я заколол бы Мехмета в его постели, когда он попытался бы меня изнасиловать. Господи, я не знаю. Как я любил тебя, брат! И чем ты мне отплатил? Сколько боли ты мне принес!
— Но ты сам кричал оскорбления мне в лицо, тогда, в тронном зале султана... называл меня педерастом и шлюхой.
— От бессилия... когда я увидел тебя с этим...
— Но теперь ты уже не бессильный. Я видел проявление твоей силы. Я видел лес из казненных.
— Да, да, — сказал Дракула, — ты заметил, в нем был элемент искусства? Сотворенный мной крест, ведь я — христианский князь, и все, что я делаю, — на то воля Господня. Но я и не думал о Боге, когда убивал этих людей, брат... я думал о тебе!
Так вот почему были убиты эти двадцать тысяч невинных, подумал вампир. Но даже эти убийства и зверства, эти отвратительнейшие из людских деяний... все они в конечном итоге сводятся к любви... все самые страшные ужасы этого мира на поверку оказываются всего лишь отголоском личной трагедии... и любовь, которая, как говорят, побеждает смерть, сама становится причиной смерти. Неужели в человеческой жизни не осталось уже никакого смысла, никакого успокоения?
Суета сует — все суета.
Слезы текли из глаз Дракулы.
Утро
В самом конце пути, перед самым рассветом, спящие вагоны, сиденья, окна, занавески, рельсы — все пропало, и они остались одни у подножия вулкана.
Там была просека, и в конце этой просеки стоял павильон из тикового дерева. Павильон из имения леди Хит, вырванный из действительности Бангкока и заброшенный сюда, в Ириан, на крыльях сна. Пи-Джей вновь почувствовал приближение оборотного состояния и еще — странный покой. Затишье перед великим финалом.
Единственное отличие состояло в том, что прямо из резной крыши торчала башня, белая башня, вокруг которой вилась лестница — вверх, сквозь густой полог джунглей, бог знает куда.
Вокруг павильона, на просеке, толпились люди. Среди них было много знакомых лиц. Призрачные полупрозрачные фигуры — из других мест, из другого времени. Пи-Джею показалось, что он видит маму, Шанну Галлахер, которая бежала сквозь лес в платье из оленьей шкуры; ее волосы заплетены в косу, на ногах — мокасины. И здесь опять были Терри и Дэвид Гиши... точно такие же, какими они были тогда, в детстве... они ехали вверх по склону на своих стареньких велосипедах... прямо к кратеру вулкана. А еще двое старых друзей спускались к ним вниз — этих людей он не видел со времен большого пожара в Узле, штат Айдахо, на съемках фильма. Кажется, они пропали вместе с Эйнджелом... или все было не так, и все это время они были здесь, в ожидании окончания этой истории?
Время от времени в недрах вулкана раздавался грохот, но их это, кажется, не беспокоило.
— Петра, — сказал Пи-Джей.
— Брайен Дзоттоли, — прошептал Тимми Валентайн.
Они обнялись, все четверо; Стивен Майлз и Карла Рубенс стояли чуть поодаль и смотрели на призрачные фигуры на просеке, некоторые были настолько слабы, что представляли собой лишь смутные человеческие очертания, мерцающие в бледном свечении рассвета. Пи-Джей с Тимми видели своих старых друзей, но не чувствовали их объятий — они были ветром, все они были всего лишь ветром.
— Пойдемте в дом, — сказала Петра, — вы приехали прямо к завтраку.
Джошуа Леви вместе с двумя меланезийцами осторожно внесли фоб вверх по лестнице. Сняв обувь, они вошли в первую комнату, стены которой были расписаны фресками с видами ада. Только здесь фрески были как новые: на темпере не было ни единой трещинки, а языки адского пламени смотрелись настолько живо, что казалось, сейчас они сорвутся со стен и опалят тебя жаром. И правда... до слуха явственно доносился треск пламени... стенания проклятых.
— Чай или кофе? — спросил Брайен Дзоттоли. В комнату вошел Руди Лидик с серебряным подносом в руках.