***
Максим подъехал на место, медленно подошел к Койоту, откинул мешковину и присел рядом. Коммуникатор запрыгнул ему на плечи, стал тереться совсем по кошачьи. "Найди там кого-нибудь, кого не жалко" - вспомнил он слова Координатора. Индеец встал, бережно поднял тяжелое твердое тело и отнес в машину. Он ехал к Семеновскому озеру и думал тяжелую думу. Зачем же ты, многоуважаемый Тсисту, это сделал? Разве это стоило того? Да вся эта проклятая умирающая планета не стоила одного твоего клыка! Или ты опять что-то хотел мне сказать, в последний раз? Что же ты натворил, как же я теперь буду без тебя, без твоего ехидства, глупых шуток, мудрых иносказаний...
Он припарковал автомобиль возле озера, вынес тело, завернул в несколько расшитых одеял. Потом сходил за саперной лопаткой, выкопал могилу, опустил туда кроличью тушку, купленную на рынке, и бутылку воды, чтобы волку было чем подкрепиться во время долгого и опасного пути в царство Духов. Развел маленький костер, выкурил трубку и начал негромко петь длинную заунывную погребальную, прося , чтобы Койот не торопился, осмотрелся сначала, выбрал правильную дорогу... Вдруг Коммуникатор поднял голову и уставился в заросли. Максим обернулся. Возле костра бесшумно появилась приземистая фигура, он увидел, что это небольшая волчица. Она смотрела на него, наклонив голову, в зрачках отражался огонь. Волчица закрыла и открыла пасть, вся напряглась, ее спина выгнулась, как будто она страдала от сильной боли. - Да! Не!, - хриплый низкий голос, казалось, исходил из груди зверя. Волчица села, зажмурила глаза. Потом опять подняла голову. - Дай! М-м-е. - Дать тебе? - Максим указал на кролика в яме. - Мясо? Возьми! Волчица подняла голову, видно было, что говорить доставляет ей настоящие муки. - Ко-и-и-и-и-и-й- у-у-у, - провыла она и опять посмотрела Максиму в глаза. Он понял. Встал, подобрал лопату, затоптал костер и двинулся по тропе к автомобилю. Отъезжая, он услышал, как волчица, дав себе волю, залилась во весь голос разрывающим душу плачем.
***
Виктор присел на корточки и осмотрел глобус со всех сторон. В нижней части были видны еле видимые царапины, как будто шар пытались чем-то подцепить. Ну, значит, не судьба с этим глобусом, облегченно думал Корнеев. И очень хорошо. Вы все там хотели, чтобы я его нашел, вот я его нашел, забрать не могу, на этом свое задание партии и правительства считаю выполненным. Не надо мне ордена, только отправьте меня обратно к маме, умоляю вас, мерзавцы! Я устал от холода, от безотходной манны вашей небесной диетической, я хочу на работу, под крыло Модеста моего славного Матвеевича, к ребятам! Тут Корнееву стало стыдно, он полез за сигаретами и обнаружил, что пачка пуста. Ну вот, и это еще вдобавок, нате пожалуйста. Он сел и стал угрюмо смотреть на шар. Смотрел и почему-то, вопреки всему, у него улучшалось настроение. От шара не исходили волны, он не источал благость или радость, но... нет, источал все таки, - поправил себя Витька. Запах. Неожиданный, неуместный на этом изломанном, ржавом, оледенелом, покинутом всеми корабле глобус еле заметно благоухал чистой выглаженной тканью, ароматом детских волос, вымытых шампунем "Кря-кря", пластилином и ленинградскими акварельными красками. Корнеев вспомнил, как носил на руках годовалую племянницу Мотечку, покачивал ее, улыбался и повторял "Да кто это у нас такой маленький, и кто это у нас такой хорошенький? Виктор полуосознанно протянул руку к шару и погладил его три раза по макушке. Глобус засветился, издал хихикающий звук и приподнялся над полом.
***
Последний мемуар Александра Привалова.
Я не успел оправиться от удивления, как в торпедный отсек вошли два человека - капитан Савицкий и командир лодки Архипов. Было ясно, что они ругаются уже какое-то время и приближаются к заключительной фазе. Я съежился и попытался слиться с интерьером, но меня и так не замечали в пылу спора.
- Сигнал всплыть - это три глубинных заряда, три! А не пять, вам ли этого не знать! - Это объявление войны, и мы должны ответить! - металлическим голосом говорил капитан. Мы этой одной торпедой весь их флот разметаем, впредь неповадно будет!
- А я вам напомню, товарищ капитан, - также твердо возражал Архипов, - Что нам адмирал Фокин говорил! А он разрешил применять ядерную боеголовку только если атакуют, если сделают дырку в корпусе!
- Когда будет дырка, поздно будет! Вы что же, товарищ командир, вы советский офицер или...? Тут капитан осекся, наткнувшись на взгляд Архипова. Меня, наконец, заметили и турнули в свою каморку. Все понятно, думал я по дороге, значит, нас все-таки обнаружили.
Связи с Москвой не было, но Вадим постоянно слушал американское радио, которое сообщило, что над нами целая эскадра кораблей - я запомнил название "Кони", "Итон" и еще штук десять, а воздухе кружило пятнадцать самолетов. Мы не могли всплыть, и наш благоустроенный корабельный быт постепенно превратился в ад. Аккумуляторы сели, вентиляция не работала. Не знаю, понимаете ли вы, что такое плюс шестьдесят градусов в подводной лодке. Вспомните поездки в Крым и как вы томно обмахиваетесь "Известиями", спасаетесь холодным лимонадом и мороженным, и это при тридцати и морском ветерке. А тут шестьдесят. И глубинные гранаты бьют молотом, как по голове, регулярно и нет от них спасения. Роман три раза падал в обморок от тепловых ударов, я пережил четыре. У меня перед глазами стояла желтая бочка с квасом, как она стоит в теньке и как я к ней подхожу, говорю дородной тетке в белом халате - две больших, и протягиваю две монеты в десять копеек и две, а потом стою и пью, пью, отгоняя пчел, этот райский напиток, пью до головной боли. Потом очнулся - сижу за своим столом, уткнувшись головой в мокрое полотенце, хорошо, что не в паяльник. А суточная норма воды - один стакан. Двести пятьдесят грамм. На день. В отсеках стоял тяжелый запах, электролит в аккумуляторах закипал и отравлял людей парами кислоты, моряки не могли принять душ, даже умыться нельзя было, лицо протереть, и началась потница. Моряки страдали от экземы, чесались и матерились так, что подводным чертям тошно было. Батареи были на нуле, делать было нечего, капитан решил всплывать, и попали мы прямо в объятия вражеского эсминца.