Шлеп…
«Ну ладно еще на плечи, это я готова терпеть, но на голову!..»
Шлеп…
«Вот сволочи! И чего им в другом месте не летается?»
Шлеп…
«Кыш, пошли вон, кыш! Вы что, издеваетесь надо мной? Жаль, что руками шевелить нельзя!»
Шлеп, шлеп…
«Эх, была бы моя воля, с каким наслаждением передавила бы вас всех!»
Шлеп…
«А ведь слышала — есть такая пытка: капать водой на голову осужденным, причем сутками, без остановки. Но вот гадить!.. До такого даже королевские палачи из тайной канцелярии не додумаются! Главное — не моргать и не шевелиться. Вечереет, а я, между прочим, весь день уже тут стою, наблюдаю за домом Сабиниуса, но пока ничего подозрительного не заметила. Уже убедила всех окружающих и саму себя в том, что я — памятник. Даже гадкие голуби и те поверили. А может, не поверили, поэтому и мстят?» — Такие мысли одолевали мою покрытую капюшоном склоненную голову. На лице — белый грим, левая рука скрыта под плащом, правая — мертвой хваткой вцепилась в копье, служащее мне опорой. Обычная поза богини Дану, памятников коей у нас в Листограде наберется видимо-невидимо… хм, ну или во всяком случае штук двести точно. Нет, я не шучу, ведь как говорят в столице: богиня Дану — это наше все! Вот никто и не удивился тому, что на Гранатовой улице поставили еще один. Народ спокойно фланирует вокруг, не обращая на меня ни малейшего внимания. А я все слежу и слежу за домом мэтра, со стороны кажущимся нежилым. Света в комнатах не видно, никто не входит и не выходит, и даже ни одна занавеска на окнах не дрогнет. Хотя…
Шлеп…
«А-а-а, нету сил моих терпеть больше!»
Шлеп…
«Богиня Дану, избавь меня от пытки невыносимой…»
И тут мне показалось, будто на крыше дома Сабиниуса, за одной из декоративных башенок, промелькнула какая-то неясная тень. Промелькнула и исчезла в чердачном окне. Я перехватила в обе руки давно надоевшее копье и спрыгнула с постамента.
— Мамка, мамка, смотри — памятник! Памятник ходит! — Истошный детский визг резанул по ушам.
— Богиня Дану, чем мы тебя прогневали? — Второй вопль, куда более мощный, едва не размазал меня по мостовой. Тяжеленная корзина с яблоками выпала из рук молодой, упитанной женщины, чуть не отдавив мне ногу.
Я скривилась от боли, но промолчала, ведь дурную бабу тоже понять можно — прямо на ее глазах мраморный памятник богини сошел со своего постамента, мстительно расхохотался, перевернул копье древком вверх, поудобнее вцепился в оружие обеими руками и начал сбивать на землю заполошно мечущихся над его головой голубей! При этом памятник не только хохотал, но еще и витиевато сквернословил, и ликующе кричал:
— Я вам покажу, как на наше все гадить! Вы мне сейчас за это ответите!
Насмерть перепуганная женщина схватилась за сердце и грохнулась в обморок. Краснобокие яблоки шустро раскатились по всей улице, попадая под ноги ничего не подозревающих прохожих… На одном из них смачно навернулся помощник пекаря, несший на голове поддон с горячими булками, второе угодило под колесо тачки истопника, полной золы, третье — под костыль нетрезвого попрошайки. Булки посыпались на мостовую, в воздухе повисло черное облако сажи, ощутимо запахло гарью, а попрошайка неловко хлопнулся на копчик и испуганно заблажил во все горло. Тут же спонтанно возникли паника, гвалт и давка, и на улице началось сущее светопреставление…
— Вон, вон она бежит! — восторженно орал востроглазый мальчишка, заметивший меня вперед всех. — Ату богиню! Лови ее, хватай!
Я стрелой промчалась сквозь облако из золы и пепла, попутно метко бросив золотой в пустой поддон помощника пекаря и мысленно посмеиваясь над услышанными разговорами.
— Эй, братцы, а кого вам ловить-то приспичило?
— Не кого, а богиню!
— Чего-чего, саму богиню Дану? Окстись, малец, да ты никак с ума сошел!
— Да ну, какая это богиня? Обычная девка… — не поверил кто-то.
— Ага, просто девка, говоришь… А почему тогда хлеб с неба сыплется? — резонно возразил истопник, уплетая дармовую булку.
— Люди, настал конец света! — сидя на мостовой, одурело вещал отбивший копчик нищий. — Разверзлась земля, выпустив гарь и копоть!
— Караул, грабят! — слезливо голосил лишившийся булок помощник пекаря, но быстро сменил тональность, обнаружив золотую монету. — Ой нет, не грабят — покупают!
— Тю, это благодать небес на нас снизошла! — с нарочитой набожностью заявил истопник, воровски оглядываясь и ловко хватая вторую булку. — Не пугай народ, дурень!